Фауст сел за руль.
Как только Вагнер, вертевший ручку стартера, запрыгнул в машину, учитель врубил двигатель и надавил на педаль акселератора. Машина подскочила на выбоине, где заканчивалась вереница автомобилей, и с ужасным пронзительным воем бешено рванула по дороге.
Владелец наблюдал за ними из дверей. Он выглядел изумленным. Глядя на него такого, Вагнер ощутил сильнейшее сострадание. Поняв это, он постарался погасить чувства.
Ему следует быть безжалостным.Машина, завывая как волк, стремительно мчалась к центру Реймса.
- Это же не дорога на Мец! - закричал Вагнер.
- Верно! Нам нужно обзавестись новой одеждой. - Машина слегка чиркнула по кирпичному зданию и снова выскочила на середину дороги. Вагнер тяжело дышал от ужаса. - Наша несколько пообносилась в дороге.
Они летели в самую глубь Реймса, пугая лошадей и детей, стремглав бросающихся с дороги, удаляясь от фабрик и приближаясь к богатым кварталам на границе старого города.
Машина с грохотом остановилась перед каменным домом, изукрашенным по современной моде отделкой из терракоты.
- Это дом мэра, - пояснил Фауст. Но вместо того, чтобы подняться на крыльцо и постучать в дверь, он повел Вагнера через узкий проулок и зашел к зданию с тыла.
Никем не замеченные, они прошли внутрь через незапертую дверь.
Внутри стояла неестественная тишина. Даже слуг в доме не оказалось. Через дверной проем Вагнер увидел гостиную с коврами, разостланными повсюду на сверкающих дубовых полах, и громко тикающими часами из золоченой бронзы на каминной полке. Когда они зазвенели, Вагнер чуть не хлопнулся в обморок.
Они поднялись по лестнице в спальню, где пахло маслом для волос и мебельной полиролью. Фауст дернул ящик комода и стал подавать Вагнеру рубашку, брюки, нижнее белье, воротничок.
- Это будет тебе в самую пору, - проговорил он. Затем открыл еще один ящик. - А это - мне.
Поистине это вызывало изумление: откуда он знал - а он знал! - что в комоде здесь есть одежда подходящих для них обоих размеров? И еще поражало, что они могут сейчас переодеться, и их никто не побеспокоит.
Они разделись прямо посреди комнаты, бросая то, что снимали, на кровать.
- Какой смысл? - спросил Фауст, увидев, что Вагнер складывает свои старые брюки; он открыл третий ящик комода и достал из лежавшего там бумажника деньги. - Пусть лежат там, куда попали.
- Но владелец… Из милосердия к нему нам следовало бы…
- Милосердия к нему? - ухмыльнулся Фауст. - Четырнадцать невинных людей томятся в тюрьме из-за этого людоеда. Еще трое умерщвлены по его прямому указанию, и двадцать погибли в результате одобренной им полицейской акции. Два года назад у него не было и сантима - а то, что ты сейчас видишь, только часть его богатства. Тебя, должно быть, интересует, почему мы искали одежду для двоих в комнате, принадлежащей одному. Предыдущего мэра высекли кнутом и выгнали из города голым. Его одежду выстирали и оставили в качестве трофея. - Он протянул Вагнеру запонки. - По-моему, нам нет необходимости проявлять милосердие к этому господину.
Выйдя из дома мэра, он сделал небольшой крюк к садовой беседке, пристроенной к зданию. Там стояла канистра бензина. Он вылил его на пол.
- Этого хватит.
- Что вы делаете?
- О нас доложено национальной полиции - les flics , «лягушатникам», как здесь их называют. Они прибудут за нами очень быстро. Если мы не предоставим им что-нибудь, что лучше займет их внимание. - Он зажег спичку. - Отойди.
Они покидали старую часть Реймса, а позади пылал пожар. Когда они выехали в предместье, столб дыма за спиной уходил высоко в небо.Они ехали всю ночь, подскакивая и громыхая на кошмарных грязных дорогах. Их фары то и дело высвечивали огромные камни, опасные ямы, упавшие деревья. Там, где мосты смыло из-за разгильдяйства или саботажа, приходилось терпеливо переправлять машину вброд. Это были скверные минуты.
Из радиопередачи, прослушанной мимоходом, и газет, купленных на лету, Вагнер узнал, что внезапный отъезд Фауста вверг лондонское Сити в финансовый кризис. Если бы Вайклиф предчувствовал это - или депрессию, которая, по мнению большинства комментаторов, все равно была неизбежным последствием, - то английский мастер шпионажа, безусловно, не оказал бы Фаусту свою скудную помощь.
Что ж, теперь было поздно.
Обрушивались рынки. Обширный мыльный пузырь спекуляций, на котором было построено процветание Европы, лопнул, и многие люди, прежде весьма озабоченные, как бы избавиться от Фауста, теперь разорялись из-за его отсутствия.
Утром они остановились, чтобы поставить заплатку на колесо, в полусгоревшей невзрачной деревушке, утопающей в грязи. Никто не работал. Все фермеры и работники сидели в трактире, собирались у радиоприемника, и, с угрюмым удовлетворением покачивая головами от свежих новостей, сплевывали на пол и громко интересовались, когда этот всеобщий кризис доберется и до них.
Когда Вагнер работал, все они вышли на улицу, наблюдали и давали советы. За это время он страшно устал, разозлился, насквозь промок от пота и совершенно изнемог. Фауст исчез в таверне и возвратился с флаконом, полным таблеток.
- Вот, - проговорил он. - Прими одну.
- Что это за таблетки?
- Амфетамины.Они ехали, опустив парусиновую крышу автомобиля, наглотавшись таблеток, чтобы продолжать поездку. Сперва наркотик наделил их кристальной ясностью и остротой восприятия. Они мчались через вечный день и в несказанно красивый закат, в тишину, которая казалась такой же ободряющей и общительной, как хороший собеседник. Воздух обтекал их лица подобно холодной воде, очищая и усиливая их ощущения.
Однако среди ночи у Вагнера начались галлюцинации. Он то вплывал в реальность, то выплывал из нее, совершенно не уверенный, где именно находится. Проснувшись, он обнаружил, что машина, в которой он едет, не та, что он запомнил в Реймсе. Ему захотелось спросить, почему и как произошли эти перемены, но почему-то ему не удалось задать вопрос членораздельно. Окружающий мир казался ему фрагментарным.
Фауст заговорил, и некоторое время говорил совершенно отчетливо:
- Все обеты и все решения, которые я когда-либо принял, все идеалы, что у меня когда-то были, рассыпались или нарушены. Я проклинаю это - нет на свете человека, столь же бесчестного по отношению к самому себе, как я. Тем не менее по отношению к Гретхен я поступил еще хуже. Как видишь, истинное мерило любви - на какое зло ты готов ради нее…
Но его сбил с толку фаустовский демон, этот крошечный красный бесенок с раздвоенным хвостом, в коротких штанишках и с вилами, который дурачился на ветровом стекле. Дьявол пытался что-то ему сказать, прояснить происходящее, но его голос оказался пронзительным и тихим, как у комара. Вагнер заморгал, и тут вниз из кромешной тьмы скопом ринулись белые голуби, чтобы ударить его в лицо и превратиться потом в ничто.Он подумал, что это снег. Но ошибся. Конечно же, для снега еще слишком рано. Сжимая руль, он вел машину вперед, а Фауст сидел на пассажирском сиденье рядом с ним, запрокинув голову и открыв рот. Он похрапывал.
В какой-то миг позже - или раньше? - Вагнер встряхнул головой и обнаружил, что сидит на поле, заросшем травой. В небе висела полная луна, а Фауст сидел рядом. Он курил сигару и усмехался.
- Учитель, - смущенно спросил Вагнер, - что случилось?
- У нас кончается бензин. Мы сможем взять его в ближайшем селе.
- Зачем… зачем… мы?…
Вокруг них на поле располагались блеклые силуэты; мужчины и женщины парами совокуплялись во всех возможных положениях и позах. Изумленный Вагнер посмотрел на Фауста и увидел, что тот по-прежнему элегантно одет от талии до верха, но без штанов.
- Это Праздник Дьявола. Мне удалось убедить этих людей, что я должен председательствовать.
- Не понимаю.
На голове Фауста возвышалось некое подобие короны с двумя коротенькими рожками. Он поднял руку, чтобы их поправить, и с сожалением произнес:
- Старые культы умирают с трудом.
Женщина, совершенно голая и с изумительно большими грудями, приблизилась к трону, на котором восседал Фауст, и опустилась перед ним на колени. Он встал и повернулся к ней задом. Она почтительно поцеловала обе ягодицы. Затем, когда он повернулся обратно, она развернулась, наклонилась и предложила ему свои ягодицы. Он сделал шаг вперед и слился с ней по-козлиному. Пирующие прервали свои занятия, чтобы понаблюдать за этим. Теперь они развеселились. Во рту у него по-прежнему торчала сигара.
Разумеется, на самом деле ничего подобного не происходило. Наверняка это была галлюцинация.
Фауст снова был за рулем и ругался. - … кроме, конечно же, Франции, страны, где нет единого языка, и потому многоязычие неизбежно. Путешественник почти никогда не знает, в местности с каким языком оказался, особенно в тех областях, где границы иногда меняются и нет хороших карт. Ранее границы государства были лишь политическим вымыслом, и территории переходили из рук в руки столько раз, что лица людей стали совершенно безучастными. Посмотри в глаза какому-нибудь здешнему человеку - иногда Франция, иногда Германия то завоевывала, то уступала, передавала, сдавала на срок эти земли, и потому население никогда само собой не владело, - и ты не увидишь в них ничего. Эти люди - народ осторожный, подозрительный, малоразговорчивый, запуганный. Никогда не догадаешься, опасны они или нет, ибо у всех у них одинаковый взгляд. - Он повернулся к Вагнеру. - Сядь за руль. Я посплю на заднем сиденье.