Теперь о твоей дружбе с Сесиль. Г-н д'Аржантон считает — а я всецело разделяю его мнение, — что это — ребячество, которое хорошо до поры до времени, в противном случае оно может осложнить жизнь, ослабить волю, совратить с правильного, прямого пути. Ты поступишь благоразумно, если прервешь эту дружбу, которая ничего хорошего тебе не принесла и, быть может, имеет некоторое касательство к тому необъяснимому охлаждению, какое ты выказываешь к добровольно выбранной тобою профессии, на первых порах вызывавшей у тебя восторг. Надеюсь, ты понимаешь, дорогой мой мальчик, что все это я говорю, желая тебе только добра. Не забывай, что тебе скоро минет пятнадцать лет, что в руках у тебя превосходное ремесло, что дорога в будущее открыта перед тобой. Опровергни же предсказания тех, кто твердил» будто ты ничего в жизни не добьешься.
Твоя любящая мать Шарлотта.
Postscriptum. Десять часов вечера. Мой дорогой! Мужчины только что поднялись наверх. Хочу воспользоваться этим, пожелать тебе спокойной ночи и сказать еще несколько, слов, которые я сказала бы, будь ты здесь, возле меня. Не унывай, Джек, а главное, не упорствуй. Ты ведь знаешь, какой он. Добр, но неумолим. Он решил, что ты будешь рабочим, и тебе придется подчиниться. Что бы ты ни говорил, все будет бесполезно. Так он решил и от своего не отступится. Прав ли он? Я уж и сама не знаю. От всего, что тут говорится, у меня голова идет кругом. Одно только я знаю твердо — ты не должен болеть! Прошу тебя, дорогой: береги себя. Когда выходишь вечером, одевайся теплее. У вас там, на острове, вероятно, сыро. Остерегайся тумана. И потом, если тебе что понадобится, пиши мне на адрес Аршамбо… Шоколад у тебя еще есть? Ведь ты всегда гдызешь его по утрам в постели… Для того, чтобы ты полакомился, я каждый месяц откладываю небольшую сумму из тех денег, что мне выдаются на наряды. Вообрази: ради тебя я стала бережливой! Старайся же работать лучше. Чаще думай о том, что наступит день и, быть может, довольно скоро, когда у твоей мамы не будет иной поддержки, кроме тебя.
Если бы ты только знал, как мне иногда бывает грустно, когда я думаю о будущем! Я уж не говорю о том, что туг и теперь не особенно весело-особенно после той неприятности. Да, бывают дни, когда я совсем не чувствую себя счастливой. Но только ты ведь знаешь, какая я, — долго кручиниться не умею. Только что плакала, и вот уже смеюсь, сама не зная, как это у меня выходит! Впрочем, вправе ли я жаловаться? Он человек нервный, как все люди искусства, но никто даже вообразить себе не может, сколько благородства и величия таится в глубине его души. Прощай, милый! Мое письмо тетушка Аршамбо по дороге домой отнесет на почту. Боюсь, нам придется распроститься с этой славной женщиной. Г-н д'Аржантон остерегается ее. Он предполагает, что ее подкупили враги и что она крадет сюжеты его книг и пьес. Говорят, что такие случаи бывали. Обнимаю и люблю тебя, мой дорогой Джек……. Все эти точки — поцелуи, которые я посылаю тебе».
Вчитываясь в страницы этого длинного письма, Джек ясно различал два лица: лицо диктующего д Аржантона с наставительным выражением, а затем лицо матери, освободившейся от опеки и мысленно обнимающей, осыпающей его ласками из своего далека. До чего же ее угнетали, бедняжку! Как подавляли ее общительную натуру! Дети охотно облекают свои мысли в образы. Когда Джек читал письмо, ему казалось, что Ида — для него она неизменно оставалась Идой — заключена в башенку Parva domus и делает ему отчаянные знаки, зовет на помощь как своего избавителя.
Да, он станет работать, он переломит себя, сделается хорошим работником, будет много и упорно трудиться и зарабатывать на жизнь — и все для того, чтобы вырвать мать из рук тирана! Прежде всего он спрятал все свои книги — и поэтов, и историков, и философов — в ящик доктора Риваля и из боязни поддаться искушению заколотил его. Он отказался от чтения. Он не хотел отвлекаться, он решил беречь свои силы и сосредоточить все свои помыслы на том, чтобы достичь цели, которую ему указывала мать.
— Ты прав, голубчик, — сказал ему Рудик. — Книги только забивают голову всякой ерундой. И от работы отвлекают. В нашем деле особой учености не требуется. Раз уж ты твердо решил обучиться ремеслу, вот что я тебе предложу. У меня сейчас как раз сверхурочная работа, я выполняю ее по вечерам и даже по воскресеньям. Если хочешь, я буду брать тебя с собой: между делом я обучу тебя обрабатывать железо. Терпения у меня, пожалуй, побольше, чем у Лебескана, — может, тебе со мной больше повезет.