— Да ничего! Ну, запишут мне разок прогул, от этого не умирают. Я провожу вас до парохода, а в десять вернусь на завод, как раз к обеденному перерыву. Устроит мне верзила Лебескан головомойку, и на этом дело кончится.
Но именно головомойки он особенно боялся. Однако опасение быстро уступило место приятному ощущению гордости, которое он испытывал оттого, что шел рука об руку с Нантцем и был убежден, будто возвращает его на стезю добродетели. В таком духе он и разговаривал с чертежником, когда они шли к реке мимо высоких деревьев, побелевших от инея. Мальчик вкладывал в свои слова столько души, что не чувствовал ни резкого утреннего холода, ни свирепого северного ветра, который свистел в ушах и хлестал по щекам. Джек говорил о славном папаше Рудике, таком добром, любящем и доверчивом, о Клариссе: она, кажется, создана быть счастливой, а ведь на нее часто жалко глядеть — до того она бледна, и глаза ее блуждают.
— Посмотрели бы вы на нее нынче утром, когда я из дому уходил! Такая была белая — краше в гроб кладут.
При этих словах ученик почувствовал, как дрогнула рука Нантца в его руке, и про себя решил, что у этого молодца не совсем еще очерствело сердце.
— Она тебе ничего не говорила, Джек? Правда, ничего не говорила?
— Нет, ни единого слова. Зинаида с ней заговаривала, так она даже не отвечала. И не стала ничего есть. Боюсь, не захворала ли она.
— Бедняжка!.. — проговорил Шарло и облегченно вздохнул.
Джек решил, что тот вздыхает от огорчения, и даже пожалел его.
«На первый раз довольно, — сказал он себе. — Не стоит его добивать».
Они подошли к причалу. Парохода еще не было. Густой туман обволакивал реку от берега до берега.
— Может, зайдем? — предложил Нантец.
Это был дощатый сарайчик, внутри стояли скамейки — в ненастную погоду рабочие дожидались здесь перевоза. Клариссе был хорошо знаком этот сарайчик. Старуха, торговавшая в углу хлебной водкой и черным кофе, не раз видала, как г-жа Рудик ждала тут лодку и переправлялась через Луару в «собачий холод».
— Нынче утром знатно пощипывает, ребята! Не угодно ли по стаканчику?
Джек охотно согласился, но с тем условием, что заплатит сам, он даже знаком пригласил караульного матроса, дрожавшего на ветру у сигнального столба, выпить вместе с ними. Матрос и Нантец залпом осушили свои стаканы. Ученик последовал их примеру. Джеку хотелось смачно крякнуть, ухмыльнуться и с довольным видом вытереть рот рукавом, как это сделал матрос, но ему было не до того. Чертова водка! Мальчику показалось, будто он наглотался в кузне раскаленного железного нагара. Но тут в тумане послышался громкий свисток. Пароход в Сен-Назер! Настало время распроститься, однако новые друзья пообещали друг другу скоро свидеться.
— Ты славный малый, Джек, я тебе очень признателен за добрые советы.
— Да будет вам! Какие пустяки! — ответил мальчик, крепко пожимая руку Нантца и с удивлением замечая, что он сам так взволнован, как будто навеки расстается с давним другом. — Главное, Шарло, помните мои слова. Не играйте больше!
— Боже упаси! В жизни карт в руки не возьму, — ответил тот и заторопился на пароход, чтобы не расхохотаться в лицо своему юному другу.
Проводив Нантца, Джек почувствовал, что ему не хочется идти на завод. Мальчику было весело как никогда, кровь так и бурлила в его жилах, хотелось кричать, бегать, махать руками. Даже молочно-белый туман, окутывавший Луару, сквозь который осторожно пробирались большие черные суда, скользя, как китайские тени, казался ему уютным и привлекательным; еще немного, думалось Джеку, и он как на крыльях взмоет над этим туманом. И ничего не может быть мрачнее стука молотов, шума паровых котлов, того глухого, хорошо знакомого ему гула, от которого так хотелось убежать! Какая разница, прогуляет он несколько часов или целый рабочий день, — все равно его ждет головомойка от Лебескана. И тут ему пришла на ум превосходная мысль:
«Раз уж я у перевоза, не воспользоваться ли мне случаем, чтобы съездить в Нант и купить подарок Зинаиде?»
И вот он уже в лодке, затем в Ла Басс-Эндр, потом на вокзале. Он как в сказке переносится с места на место, все в тот день кажется ему таким необременительным и легким. Однако на вокзале он узнал, что поездов до полудня не будет. Как убить время? В зале ожидания было холодно и пусто. Снаружи свистел ветер. Джек зашел в харчевню. Хотя она находилась на окраине городка, почти что в поле, в нее чаще заглядывали рабочие, нежели крестьяне. На свежеоштукатуренном фасаде вместо вывески было крупными черными буквами выведено: «А НУ, ДАВАЙ СЮДА!». Этот крик часто раздается в кузнице, когда железо раскалено и молотобойцев зовут ковать его. Вывеска лгала, как все вывески, ибо тут обрабатывали не железо.