Хотя час был еще ранний, почти за всеми столиками сидели люди. Маленькие керосиновые лампы коптили, от трубок поднимались клубы дыма, было душно. В трактире «А НУ, ДАВАЙ СЮДА!» пили, сидя по углам, те, кто в будни, в рабочие часы шляется по кабакам — лодыри и лоботрясы, для которых инструмент слишком тяжел, зато стакан легок. Здесь, в этом трактире, вас окружали отталкивающие физиономии, блузы, перепачканные не машинным маслом, а вином и грязью, и руки у этих людей дрожали не от усталости, а от беспробудного пьянства. Здесь собирались лентяи, неумелые и нерадивые работники — все те, кого неподалеку от завода подстерегает кабак; их притягивает его зазывная и обманчивая витрина, где выстроенные в ряд разноцветные бутылки скрывают один и тот же яд — спиртное. Задыхаясь от дыма и растерявшись от невнятного гула, мальчик заколебался, не решаясь занять место на скамейке рядом с пьяными посетителями. Но тут он услышал, как кто-то окликает его:
— Эй, Ацтек, иди сюда!
— Э, да это Бахвал!
Бахвалом прозвали рабочего из Эндре, которого накануне уволили с завода за пьянство. Рядом с ним за столиком сидел матрос, вернее сказать, юнга лет шестнадцати-семнадцати с безусым, но уже поблекшим лицом и безвольным ртом с отвислой губой. Он беззастенчиво и нагло вертел головой, выступавшей из широкого синего воротника матросской блузы. Джек присоединился к втой веселой компании.
— Ты, я вижу, тоже загулял, старина!.. — обратился к нему Бахвал с той грубоватой фамильярностью, какая быстро устанавливается между забулдыгами. — Ты в самый раз! Выпей с нами стаканчик.
Мальчик согласился, и по рукам пошли ходить разноцветные бутылки — каждый любезно потчевал другого. Джек был просто в восторге от матросика. С каким шиком, как лихо носил он свой живописный костюм! И сколько в нем было самоуверенности и отваги! Он видно, не боялся ни бога, ни черта. Подумать только: совсем еще мальчишка, а уже дважды совершил кругосветное плавание и говорил о яванках и о Яве так, будто этот остров находился совсем рядом, у того берега Луары. Как охотно променял бы Джек свой вязаный жилет, блузу и штаны на клеенчатый берет, залихватски сидевший на бритой голове юнги, и на его расстегнутый синий пояс, вылинявший от солнца и морской воды! Да, профессия моряка — стоящая профессия: тут тебе и приключения, и опасности, и океанский простор! Тем не менее матросик ворчал.
— Была б похлебка хоть куда, да только в ней одна вода! — повторял он по всякому поводу.
Джек не переставал восхищаться этим присловьем, он находил его необыкновенно остроумным:
— Была б похлебка хоть куда, да только в ней одна вода!.. Ох, уж эти матросы! Что за молодцы!
— Точно, как на нашем заводе в Эндре, — вставил Бахвал. — Вот уж лавочка, доложу я вам!..
И он начал поносить директора, надсмотрщиков, все это скопище захребетников, которые сидят сложа руки, а люди на них работают, из сил выбиваются.
— Ну, на этот счет можно многое сказать… — заявил Джек, которому внезапно пришли на память банальные фразы певца Лабассендра о правах работников и тирании капитала.
В то утро не только ноги старины Джека выписывали кренделя, не отставал и его язык. Мало-помалу его красноречие заставило умолкнуть всех говорунов, сидевших в кабачке. Его слушали. Вокруг слышался шепот: «Малый не промах! Сразу видать, что из Парижа». Для пущего эффекта ему недоставало только баса Лабассендра — слишком уж был слаб его петушиный голос, ломающийся мальчишеский голос, в котором низкие мужские ноты перемежались с пискливыми детскими нотами. Потом голос его стал хрипнуть и доносился как будто издалека, словно с высокой башни. Впрочем, вскоре речь его стала совсем уже сбивчивой и неразборчивой, он даже сам перестал ее понимать и слышать, а под конец его окутал туман, его стало укачивать, ему почудилось, будто он устремился в погоню за ускользающими мыслями и словами в гондоле воздушного шара, и от этого его затошнило, а в голове все помутилось.
…Он пришел в себя, почувствовав что-то холодное на лбу. Он сидел на берегу Луары. Как он оказался здесь, рядом с матросиком, который смачивал ему виски? Джек с трудом разлепил глаза, и они замигали от яркого дневного света. Потом он различил дым, поднимавшийся из заводской трубы прямо напротив него, а совсем рядом увидел рыбака: тот стоял в лодке и поднимал парус, видимо, готовясь к отплытию.
— Ну как? Полегчало малость? — спросил юнга, выкручивая носовой платок.