- Ну…меня дома ждали, и ничего я не убежал…
- Короче, что ты знаешь о выжившем волчонке? – не выдержал Стенька и задал вопрос, который его интересовал в первую очередь.
- Я ничего не слышал ни о каком волчонке, я даже из дома не выходил, - с тревогой в голосе сказал Володя.
- Ты таскаешься с Витькой везде и не знаешь ничего? – с нарастающим гневом, уже шипя сквозь зубы, проговорил Стенька.
- Я не видел его с тех пор, правда…слышал, что он болеет. Мамка к нему вчера вечером заходила, сказала, что он простыл сильно…, - оправдывался, как мог, Володька.
- Что-нибудь ещё говорила? – не унимался с расспросами Стенька.
- Ничего, разве что, собаку они ещё одну завели, вроде…Щенок раненый почему-то, забинтованный…больше ничего. А, да – ещё у Витьки фингал и нос опух…
Стенька побледнел, медленно отвернулся от Володьки и процедил сквозь зубы:
- Да пошёл ты со своим фингалом, придурок!
- Ну, я пойду, а то мамка скоро придёт? – осторожно спросил Володя.
- Рискни, - буркнул Стенька, уже и сам сделавший несколько шагов по улице, напрочь забыв про Митяя. Он всерьёз задумался о том, что было бы неплохо сбежать из дома, но решил отложить побег на некоторое время. Почёсывая то место, куда ожидалось прикладывание ремня, он побрёл домой.
19
Стенька отворил коричневую, с облупившейся краской, калитку и зашёл в ограду. Поросший сорняками огород с изредка торчащими сухими дудками старых растений, узенькая тропинка к крыльцу, кривому и некрашеному, навевали тревогу и тоску. Стоящее посреди зарослей пугало с ржавым дырявым ведром вместо головы отпугивало своим видом не только ворон, которым и так незачем было залетать сюда. Даже кузнечики не прыгали тут, хотя опасности быть съеденными птицами никакой не было.
За углом дома, вдали от всех глаз, был разбит небольшой огородик в три грядки. Там Зоя Георгиевна выращивала немного моркови, свеклы и лука. На большее у неё не хватало сил, здоровье не радовало её в последнее время. Со смерти мужа она стала угасать, перестала улыбаться, а жизнь воспринимала, как божье наказание или что-то естественное, обычное, но затянувшееся. Когда Фёдор женился на Полине, у Зои Георгиевны появилась хоть какая-то отрада среди серых нескончаемых будней, но продлилась радость недолго. Фёдор быстро остыл к Полине, стал её бить и напиваться. Потом родился Стенька – ещё один лучик надежды для Зои Георгиевны, но со смертью Полины и он угас.
Фёдор не подпускал свою мать к Стеньке, не позволял «распускать сопли». Мальчик тянулся к ласке, ждал доброго слова, похвалы, поддержки, но получал лишь злобный взгляд отца, а позже и град пощёчин. Кожа на лице ребёнка от постоянных ударов стала настолько чувствительной, что краснела по любой причине. Стыдно ли было или он злился на что-то - лицо его становилось красным, а позже совсем багровело.
Зоя Георгиевна пыталась защитить Стеньку от тирании Фёдора, но получала такой поток брани в свой адрес, что потом долго сидела в своём уголке за занавеской и боялась шевельнуться.
Шум точильного камня разрывал вечернюю тишину и вызывал у Стеньки озноб по всему телу. Фёдор был в сарайчике, пристроенном к крылечку дома, и точил топор. Пройти незамеченным у мальчишки не получилось, отец заметил его. Он всегда всё замечал, иногда было такое впечатление, что у него на затылке под рыжими волосами есть ещё одна пара глаз, которые постоянно вращаются в своих орбитах.
- Стой! – крикнул он сыну, одновременно выключив наждак. Звук падающего самолёта от тормозившего точильного камня был ещё громче, чем несколько секунд назад.
Фёдор вышел из сарая, синяя форменная рубаха, закатанная выше локтей в рукавах, старые форменные штаны мрачно предстали перед Стенькой. Вот он, исполнитель закона, власть с топором в руке и мальчишка, готовый принять свою участь.
- Я слушаю, говори! Что ты знаешь? – медленно, как учитель, читающий диктант ученикам, спросил Фёдор.
- Я…я…
Стенька не мог выговорить ни слова. Его челюсть сковал страх, зубы стучали, а язык налился свинцом.
- Сколько раз я тебе говорил, не мямлить? – всё так же спокойно и с расстановкой задал вопрос Фёдор. Для Стеньки это был самый пугающий тон – лучше бы отец орал, брызгая слюной.
- В…в…вол…волчёнок у…у…Саввушшкиных…, - выдохнул наконец Стенька, слёзы побежали по его раскалённым щекам, но их не было видно в вечернем мраке. Странно, что они не шипели, как капли воды на раскалённых углях.
Фёдор с силой воткнул топор в дверной косяк и посмотрел на него, словно собираясь с мыслями. Оцепенение длилось недолго, он тряхнул головой, оторвал взгляд от топора и принялся шарить рукой по стене сразу за дверным косяком сарая. Нащупав старую портупею, он подошёл к Стеньке и схватил его за предплечье. Словно тряпичную куклу он потащил его в сарай, почти приподнимая над землёй. Мальчишка заскулил, безысходность победила. Он вдруг вспомнил, что хотел убежать, эта мысль была такой свежей, она родилась всего полчаса назад, хотя вынашивалась уже очень давно. Почему он не убежал! Почему он не сделал этого хотя бы минуту назад? Как бы он сейчас бежал, ах, как легко он рассекал бы ладонями встречный воздух. Пусть бы он позже умер с голоду, но сейчас, сию минуту, он бы не боялся так сильно, он был бы просто счастлив!