Ворота скрипнули, Медянов юркнул в тёмный проём и зажёг свет. Ключ обрёл своё привычное место на гвоздике возле выключателя. Фёдор пошёл первым, огибая спящую глубоким сном технику. Вот и он, погрузчик, иначе — вилочник с гидравлическим подъёмником, номерной знак 5705САХ, а над ним, на самой верхней полке — то, ради чего он сюда снова притащился. Медянов догнал Фёдора, спустя минуту, с трудом пытаясь отдышаться. Он улыбался вполне искренней и дружелюбной улыбкой, а глаза за стёклами очков не могли скрыть ненависти и злобы.
— Вот ваш ящик. Порядько его туда засунул перед отпуском. Никто его не крал. Прощайте.
Фёдор оставил ошарашенного инженера смотреть с открытым ртом на ящик, а сам быстрым шагом пошёл к выходу, на ходу вытаскивая газету с пластилином. Возле выхода быстрым движением он снял ключ, вдавил его в кусок пластилина и повесил на место. Его действий никто не видел, Медянов так и стоял, задрав голову, возле погрузчика, о чём-то мечтая.
Фёдор вышел из гаража и спокойно пошёл к воротам. Так случилось, что траектория его движения проходила в зоне досягаемости пса, который сидел в своей будке, не высовывая даже носа. Может быть, ему стало совестно — это осталось неизвестным, но только пёс выскочил из своего укрытия и понёсся на врага. Цепь не позволила сделать то, что он задумал, она со звоном натянулась и опрокинула собаку на землю, но верный сторож успел схватить зубами край штанины участкового. Фёдор дёрнул ногой и пнул пса по морде, отчего тот с пробуксовкой убежал в будку и больше не высовывался.
37
Марина была совершенно права, когда говорила Оле про заболевание Вити. В это утро он лежал в кровати, укутавшись в тёплое одеяло, и пытался вспотеть. Он с грустью понимал, что совершенно здоров, и вызвать жар не получится никак. Он уже представлял, как Женя с гордым видом объявляет ему, что он окончательно выздоровел и не нуждается в сиделке. Вот она торжественно вручает ему градусник, держа его за кончики с двух сторон большими и указательными пальцами, разворачивается на пятках и с серьёзным видом уходит. «А может быть, она узнала от его мамы, что ему уже лучше, настолько лучше, что лечиться нет смысла?»
Витя высунул голову из-под одеяла и с тоской посмотрел на стул с висящей на спинке одеждой. Он вспомнил, что вчера подумал, когда увидел Женю, гладившую Марти и Джека. «Она теперь их хозяйка.… А вдруг она уже не придёт, а что, если Марти и Джек не захотят его видеть, признав их единственной хозяйкой Женю?»
Витя посмотрел на стол, где лежала его тетрадка, но ему стало ещё тоскливее. Что он может написать? Наверное, уже ничего, ведь та, для кого он всё это писал, больше не придёт. Он понимал, что мальчишка не должен расклеиваться, это дело девчонок. Мальчик должен быть сильным и смелым. Он даже со Стенькой дрался и ни капельки не испугался. Но сейчас, когда никто не видит, можно лежать, спрятавшись под одеялом, и признавать свою слабость и беспомощность. Ещё лучше, если потекут слёзы. «Тогда мне будет стыдно даже Джеку посмотреть в глаза. Он такой маленький, а столько пережил, причём, слёз я у него не видел».
Так Витя пролежал в кровати ещё какое-то время, пока снова не был застигнут врасплох. Негромкий стук в дверь веранды стал такой неожиданностью для него, такого потерянного, смирившегося было уже со своей судьбой. Одеяло тут же отлетело на несколько метров в сторону стены, у Вити перехватило дыхание, а глаза готовы были сравниться с монетами в шесть копеек, если бы такие были. Одним прыжком он преодолел расстояние от кровати до двери своей комнаты, а в следующем прыжке он прикончил расстояние до входной двери.
— Кто там? — с замиранием в сердце спросил Витя. Он так боялся, что не успел добежать вовремя и гость мог уйти, что его рука на дверном замке слегка дрожала.
— Это я. Привет, — послышался звон маленьких колокольчиков и сотен нежных струн, будто кто-то играл тоненькими пальчиками на сверкающей на солнце паутине.