Трое рабочих переодевались возле входа, скрывшись за открытыми дверками деревянных кабинок. Воспользовавшись последней возможностью остаться незамеченным, Козьма добежал до кузова самосвала, подтянулся на руках и залез в него, лёг на самое дно и притаился. Через несколько минут железный великан вздрогнул и издал угрожающее рычание, окутав всё вокруг себя чёрным дымом. «Спрыгнуть? Но куда, в руки этим людям? Нет, позже», — мелькало в голове. Самосвал медленно выехал из гаража и поехал в сторону дороги на центр, трясясь всем корпусом по неровной дороге. «Сейчас он повернёт на дорогу и наберёт скорость — тогда будет поздно прыгать!»
Маслик посмотрел вниз. Не меньше двух метров, не слишком высоко, но на ходу это сделать сложно, однако, скоро будет поздно. Он залез на задний борт, сел на него и прыгнул, когда самосвал уже набирал скорость, выехав на дорогу. Он сломал именно ту ногу, которая до этого угодила в канистру с маслом, но всё-таки был рад свободе, лёжа в канаве возле перекрёстка.
49
Время шло своим чередом, закрыв очередную неделю теми событиями, которым суждено было случиться, и открыв новую, давая жаркому лету набирать свои обороты. Каждый был, вроде бы, на своём месте в посёлке, занимался своим делом. Вот пастух в длинном коричневом плаще щёлкает хлыстом и подгоняет медлительное стадо коров на водопой. Люди спешат, кто в центр, кто на комбинат, на поля или в гости — у всех свои дела. Оля спешит в магазин, чтобы с утра до вечера здороваться с поселковыми и, улыбаясь, выдавать буханки хлеба и что-то ещё, по мелочам. Марина с Павлом идут под руку до развилки, где расходятся в разные стороны, чмокнув друг друга в губы.
Женя поливает свои прекрасные цветы и думает о Вите, а тот уже соскочил с кровати и строчит что-то карандашом в тетради, кое-как продрав глаза. Даже Маслик занят делами — он лежит в кровати с загипсованной ногой и плюёт в потолок. Жизнь продолжается, нежное лето радует глаз, только не всех оно коснулось своим ласковым теплом.
Зоя Георгиевна перенесла операцию на сердце и находилась в реанимации. Она приходила в себя и пыталась через докторов как-то узнать о внуке Стеньке, но ей ничего не могли сообщить. Волноваться ей запретили, как и разговаривать. Из реанимации её перевели в палату интенсивного наблюдения, где она лежала в полной тишине, чаще с капельницей и кислородной трубкой у носа. Мысль о Стеньке, который остался один со своим мучителем, не давала ей успокоиться и дать лечению сделать своё дело. Медсёстры отмахивались от любой попытки Зои Георгиевны заговорить о своей проблеме, а главврач только сухо буркнул один раз: «Всё будет хорошо, вы успокойтесь, женщина!» Ей только не понятно было, как же это он всё устроит?
Три медсестры по очереди дежурили на этаже, где лежала Зоя Георгиевна. Две из них имели более-менее сносный характер, даже иногда разговаривали с больными на житейские темы. Они уже давно ответили, что ничего не знают про её родственников и помочь, вряд ли, смогут. Но третья медсестра имела такой непроницаемый взгляд, веющий холодом и безразличием из-под толстых стёкол очков в огромной чёрной оправе, что Зоя Георгиевна невольно закрывала глаза и притворялась спящей, когда та входила. Медсестра выполняла свои обязанности, после чего пристально глядела на Зою Георгиевну, вздыхала и уходила прочь.
Однажды, когда дежурство выпало той медсестре в больших очках, Зоя Георгиевна повела себя, как обычно. Она закрыла глаза и не открывала их всё время, пока дежурная делала свои дела. Перед самым своим уходом она снова посмотрела на больную, вздохнула и сказала:
— Я знаю, что вы не спите. Вы — Дементьева?
Зоя Георгиевна вздрогнула от неожиданности и взглянула на медсестру.
— Меня не стоит уж настолько презирать. Я хорошо выполняю свою работу, но это не значит, что я бессердечное существо.
— Простите меня, ради бога, — прошептала Зоя Георгиевна и попыталась улыбнуться. — Как вас зовут?
— Нина я. Пациенты меня недолюбливают за мою холодность, но каждому своё. Они приходят и уходят, а я остаюсь.
— Нина, вы не обязаны быть другой для них. Вы правы — это ваша работа, и вы делаете всё правильно.
— Да, это, конечно, так. Но я не должна делать им хуже, а получается, что сделала. Вот и вам я не помогла, а ведь могла, хоть и нельзя вам волноваться…
Зоя Георгиевна попробовала привстать на локте, но тут же отказалась от этой попытки, так как острая боль в грудной клетке дала о себе знать.