Оля нашла изъян на краске, которая так неровно прилегала к поверхности прилавка, что только вмешательство её ногтя могло исправить это недоразумение. Её взор затуманился, как будто она на секунду вселилась в ту самую Марью, которая только теперь получила частичку внимания к себе, такого желанного и недоступного.
— Тёть Оль…, — с надеждой в голосе воскликнула Женя. Оля улыбнулась, догадываясь, чего ждёт от неё девочка, и продолжила рассказ.
— Марья тогда догадалась, кто расправился с мальчишками. А в конце лета он и сам пришёл к её забору. В руках у него был огромный букет незабудок, состоявший из множества связанных нитками в небольшие пучки цветов. Девочка скромно стояла напротив старшеклассника, опустив глаза.
— Тебя Марьей звать? — спросил он.
— Да, — тихонечко ответила она.
— А меня — Колей. Ты прости, что раньше не пришёл, не решился. А теперь вот — нельзя не прийти. Это тебе…
Он протянул ей удивительное голубое облако, а она кое-как обхватила его.
— Мы с мамой уезжаем в Оренбург. Я тебе напишу письмо, если можно. А насчёт своих обидчиков не беспокойся. Они тебя больше никогда не тронут.
Марья смотрела на море голубых бутончиков, а из глаз рекой текли слёзы.
— Они ещё встретились? — с надеждой в голосе поинтересовалась Женя.
— Они переписывались почти два года, а потом Коля ушёл на войну. С тех пор она и ждёт его, одна одинёшенька. Она так и не смогла его забыть, видать, большим тот букет незабудок был.
Женя не выдержала, перегнулась через прилавок, встав коленками на табуретку, и обняла Олю.
— Спасибо вам, тёть Оль! Пойду я, до свиданья…
— До свидания, моя хорошая.
58
Павел сидел в кабинете Котова и не мог унять своё негодование. Спорить и что-то доказывать не было никакого смысла: налицо авария, которая только чудом не привела к летальному исходу. Пробило шланги, которые он сам, вот этими руками, установил. Из-за них, вот этих рук, чуть не погиб человек.
Павел смотрел на свои руки, растопырив пальцы, а внутри всё опустилось тяжёлым камнем, даже дышать было тяжело, да и не сильно хотелось. Что ему теперь делать? В подмастерье податься к тем, кого он сам когда-то учил профессии? Подержать отвёртку, колесо поменять? Хотя, даже поменять колесо он уже не достоин, нет ему веры. «Нет мне доверия, было — а теперь, кончилось. Всё, сливай масло», — истязал себя Павел.
— Послушай, Павел… На тебе лица нет. Ты поверь мне, да не виню я тебя, так как хорошо знаю. Ну, всякое может быть, даже брак заводской не исключён.
Сергей Дмитриевич смотрел на своего лучшего механика, изредка вздёргивая брови, чаще пряча глаза, устремляя взгляд в стол. Ему было стыдно, он ненавидел себя, как и ситуацию, в которую он попал. Решение отстранить Павла от работы должен принять он, и никто другой, а иначе — проблемы.
— Слушай, Паш, ты в отпуске сколько лет не был? Два года — это точно, а то — всё зимой, да урывками. Ты сходи летом, две недели, с сыном на рыбалку пойдёшь или ещё что…
— Дмитрич, да не смогу я тут работать, лучше по собственному! Как мне в глаза людям смотреть? Нет, всё! Решено!
— Не пущу! Слышишь?
Котов привстал за столом, первый раз глянув на Павла широко открытыми глазами.
— Если ты вздумаешь уйти, то знай — я ухожу тоже! Брошу всё, к чертям собачьим. Мне уж давно пора на пенсию. Прошу, Паш, дай всему устаканиться, две недели прошу. Тут что-то не так, дай время.
Павел ощущал жжение в ступнях. Камень докатился до ног и давил дальше, как будто хотел проломить под ним пол. Он чувствовал, что и сам готов туда провалиться, видя, как за него переживает начальник.
— Если через две недели я ничего не выясню, отпущу. Я тебя понимаю, поэтому не стану препятствовать, просто не смогу.
Павел встал, молча пожал директору руку и пошёл в приёмную, писать заявление.
В этот понедельник он пришёл домой раньше Марины, чему она сильно удивилась. Новости были удручающими, но не возможная потеря работы беспокоила Павла, а позор, который тёмным пятном может лечь на его фамилию, семью, дом.