«Как же так происходит? Порой человека не жаль — бывает, сорвётся с языка в чей-то адрес проклятие или брань — а совесть даже не мучает. А тут — животное, дикий зверь… и душа не может найти покоя».
— Ладно, сынок.… Пойдём домой, вечер уже. Он нашёл себе семью и ушёл в лес, я уверен в этом.
— Да, пап, я понимаю.
— Ты знаешь, мне кажется, мы ещё увидим его. Я вчера видел это в его глазах.
Дорога домой была долгой. Отец с сыном шли по тропинке, постоянно оглядываясь. То одному, то другому всё время казалось, что сзади за ними идёт их чёрный волчонок, но ожидания были тщетными.
Витя снова залез под одеяло и положил под подушку свою тетрадь. Он хотел бы, чтобы мир вокруг него сжался и стал маленьким-маленьким, как его кровать. Пусть в нём не будет никого и ничего, только он и его четверостишья. В них нет, и никогда не будет той жестокости, которая там, за этим одеялом. Уже через несколько секунд он спохватился и вспомнил о Жене. Ему вдруг стало стыдно и одиноко, он вытащил тетрадь и долго смотрел на красивые узоры, которые напомнили ему цветы на её балконе.
Павел ходил по двору, что-то мучило его разум. Он осмотрел все полки в сарае, книжный шкаф в доме, полку с посудой и даже холодильник изнутри, но ничего в голову ему так и не пришло. Он даже не понимал, что ищет. В один момент он подошёл к печи в доме и пристально посмотрел на кирпичи, явно выделяющиеся в общей белой глади извёстки. Он вспомнил, почему эти несколько кирпичей не совсем удачно легли тогда, когда Козьма бросил…, когда Павел его прогнал. Он не желал доделать начатое в тот раз, зато есть и пить водку он был рад. Он отрезал колбасу и наливал рюмочки, резал и резал… Своим ножом!
64
С утра Павел снова направился в участок, на этот раз, без приглашения. Сашка Завьялов, как всегда, стоял возле заборчика, надеясь, что с минуты на минуту Колодин остынет и окликнет его, но вот уже два дня, как он в немилости у начальника, и ничего не меняется.
— А, Саша. А я к начальнику твоему иду, тебе бы тоже не помешало там быть.
Сашка не ожидал такого поворота, удивлению его не было предела, как и страху перед расправой над ним Колодиным.
— Но как? Как я пойду, меня же отстранили? И самое главное — для чего?
— Пойдём, пойдём. Сейчас ты главный герой, в коридоре постоишь, если что, поддержишь мою версию.
Дежурный доложил, что к Колодину прибыли два человека, как бы этого не хотел скрыть Завьялов. Он весь сжался и остался стоять в коридоре, пока начальник не выкрикнул в открытую Павлом дверь.
— Ну а ты чего там прячешься? Давай, заходи уже, Шерлок Холмс, раз пришёл.
Колодин удивился желанию Павла посетить его кабинет без приглашения, поэтому пытался какое-то время прочитать причину на его лице. Усы с пробивающейся сединой будто жили своей жизнью, они неустанно шевелились, словно сговорились с прищуренными блестящими глазами. Что-то пыталось вырваться наружу из этого человека, и это могло быть признание в совершённом, покаяние, но как объяснить это интригующее лицо? Завьялов тоже не сводил взгляда с Савушкина, но решил молчать и не шевелиться, чтобы лишний раз не попадаться Колодину на глаза.
— Итак, Павел Сергеевич, вы пришли с какими-то… Хорошими? Новостями, я надеюсь.
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — ответил Павел, сделав, почему-то, особое ударение на его звании.
— Ну, ну. Давайте, выкладывайте, что там у вас. Вижу, что-то серьёзное, раз с группой поддержки прибыли, — мотнул он головой в сторону сержанта.
— У меня есть предположение, чей ножичек, который сержант нашёл под погрузчиком.
— Вот как? И чей же он, по-вашему?
— Я такой ножик видел в руках у Маслика, в моём проулке живёт. Давненько, правда, уже это было. Он тогда подряжался печку у меня подремонтировать. Так вот, я хорошо запомнил тот нож, небольшой, с тонким острым лезвием и зелёной перламутровой ручкой. Может быть, я и не прав, подозревая Маслика, но нож этот точно его.
— Брать его надо, товарищ старший лейтенант. Если он каким-то образом узнает про то, что у нас есть этот нож, хитрить начнёт, найдёт сто способов, чтобы выкрутиться. А тут ещё и кража магазина, навалом надо брать, сразу, чтобы не успел опомниться. Извините, товарищ старший лейтенант.
— Горяч ты, Сашка, но я тебя понимаю и поддерживаю. Только не так мы поступим. Короче, одевай форму, хватит отлынивать и заборы отирать.
Завьялов расцвёл, да так внезапно, что решил скрыть свои эмоции, и отвернулся к двери. Красные уши спрятать было, всё же, невозможно, поэтому они, как стоп-сигналы на УАЗике, светились ярким светом.