Витя впервые был у Жени дома. Она тоже переживала за Джека, как за собственного питомца, ресницы её были чаще опущены, как и руки.
— Папа говорит, что мы его обязательно увидим.
Женя посмотрела на Витю и еле заметно улыбнулась. Она так и не смогла полить цветы в маленьких горшочках на балконе. Вода лилась мимо, на пол, в траву под балконом, но только не на цветы.
— Витя, прошу тебя, пообещай мне кое-что, ладно?
— Да, Жень, конечно, обещаю…
— Глупенький, я же ещё не сказала, что, — засмеялась Женя, отчего и Вите стало немного легче.
— Пообещай, что если ты когда-то будешь мне дарить цветы, то не рви незабудки. Я не люблю эти цветы.
— Хорошо, Жень, — согласился удивлённый Витя. Ему было странно слышать от неё такое. «Как? Неужели у этого создания есть нелюбимые цветы?»
Вскоре настроение девочки вернулось к обычному — весёлый смех, порхание вокруг любимых цветов, счастливое щебетание, как будто только один вопрос ей мешал сделать это раньше, а теперь он решился.
Не решился вопрос лишь для Козьмы Маслика. Он, словно в бреду, с трудом понимал происходящее, ждал какого-то пробуждения от кошмарного сна, но так и не смог пробудиться. Мало того, когда его вели в камеру предварительного заключения, расположенную на нулевом этаже, он перепутал больную ногу со здоровой, и наступил на неё. Резкая боль вернула его в реальность, и он больше не мечтал, что сейчас проснётся в своей постели и увидит завтрак на табуретке у изголовья кровати. Тёмно-синие стены, такого же цвета деревянная лавка, намертво привинченная к полу — вот и всё, что он увидел. Вот она, его правда, его судьба, жизнь. «Это справедливость, она тёмно-синего цвета, и просит она за все эти удобства ни много, ни мало — четыре года. Гипса уже не будет, если не забывать наступать на здоровую ногу».
Маслик сидел на холодных досках и раскачивался взад-вперёд. «Как хорошо, что стены синие, ни капли жёлтого, оранжевого.… Ненавижу рыжий, цвет горя и неудачи, боли и страдания». Он посмотрел на уже огрубевшие волдыри на пальцах, на заживающий порез на ладони, на гипс, и беспомощно застонал. При попытке прилечь он вздрогнул и снова сел. Влажная от липкого пота одежда сковала тело холодом при соприкосновении с лавкой. Вдруг, какая-то серая тень, что-то скользкое и противное, проскользнуло между его ног. «Оно» выскользнуло из-под лавки и побежало в угол, Козьма готов был поклясться, что «это» пищало. «Крыса, огромная серая крыса! О, боже, куда она делась?» «Это» добежало до угла и исчезло, как будто и не было вовсе. Никакого отверстия там не было, ни щелочки, ни углубления, но Козьма прекрасно знал, что отверстие там есть, оно выдолблено прямо в камне. Он ощущал зловоние, исходящее оттуда, скоро его кровь будет стекать туда. Вот уже и желающие отведать его кровь и плоть, собираются там, внизу.
Маслик хочет постучать в дверь и попросить пощады, и даже стучит в неё, но почему-то видит свои ноги, дрожащие под синей лавкой. Снова этот ужасный сон, но ведь он не спит, он уверен в этом! Тогда откуда эта средневековая камера? Откуда этот луч солнца, где это окошко?
Он смотрел на тусклую лампочку под потолком, пока у него не поплыли огненные круги перед глазами. Они не исчезали даже тогда, когда Маслик их захлопнул с таким усердием, что ему показалось, как послышался явный щелчок. Наконец, стало темно, он решил больше никогда не открывать глаза, мало того, он начал слюнявить большие пальцы и тереть ими веки. «Придётся заклеить глаза, чтобы меня не нашли… Пожиратели ждут под полом! Ждут под полом…»
Когда он немного пришёл в себя, то осторожно приоткрыл веки. Дыра в полу зияла, она стала ещё больше. Открылось маленькое окошко в двери, яркий свет пробился в камеру, отчего Козьма зажмурился и зажал уши ладонями. Это зрелище снова отбросило его в тот кошмарный сон, когда он ждал расправы от большого лысого тюремщика. Не обращая внимания на тарелку с кашей, показавшейся в окошке, он упал на колени и отполз в дальний угол камеры, причитая что-то неразборчиво и еле слышно.
— Не казните, прошу, не надо…
Когда его голова упёрлась в угол, Маслик развернулся в обратную сторону и попытался залезть под лавку.
— Нет! Вас нет, вы призраки, и меня нет…
Охранник позвонил сержанту Козлову, а тот доложил о случившемся Ильченко, принявшего решение вызвать медиков.
— Психическое расстройство, сопровождаемое галлюцинациями, — ответил доктор, осматривающий Козьму. Тот сидел на полу и раскачивался из стороны в сторону, держась одной рукой за ножку лавки, словно боялся потерять свою последнюю защиту. — Помогите препроводить его в машину, и дайте человека в сопровождение. Бумаги вам передадут немного позже.