Подниматься пришлось довольно долго, но наконец лестница кончилась, Дженнак отворил обитую бронзой дверь и очутился в большом квадратном зале с очагами в каждом углу. Это помещение было ему знакомо, но когда он попал сюда в первый раз, хоган озаряло пламя множества светильников. Теперь зал встретил его темной и тишиной. В трех его стенах зияли арки с проходами в другие покои дворца, а четвертой стены не было вовсе - за нею, как помнил Дженнак, лежал широкий балкон, а над ним простиралось усыпанное звездами ночное небо.
Он находился не в парадных залах, а в расположенной выше пристройке к главному дворцу. Тут, в Доме Утренней Свежести, обитал сагамор со своей семьей, и когда-то, в далеком прошлом, Дженнак бродил по этим чертогам с их хозяином, заглядывал в книгохранилище, сокровищницу и другие комнаты, полные всяческих редкостей. В те годы у Че Чантара не было ни супруги, ни возлюбленной, а дочери его разлетелись кто куда, так что женская половина пустовала. Но где она, Дженнак помнил и уверенно свернул к одной из арок.
Вскоре он очутился в другом помещении, овальном и освещенном единственной тусклой лампадой, висевшей над небольшим фонтанчиком. Отсюда расходились коридоры к покоям дочерей владыки, и здесь должна была стоять охрана, но Дженнак не обнаружил никого. Никого и ничего, кроме статуэтки Арсолана с солнечным нимбом вокруг головы, помещавшейся в нише. Странно, подумалось ему; хоть три сестры Айчени уже покинули дворец, но сама-то она здесь! У него было заготовлено объяснение - мол, он лекарь, вызванный к вдруг занемогшей девушке, - но оно не пригодилось. Более того, все коридоры, кроме одного, были темны и выглядели так, словно их не посещали месяцами. Что до последнего прохода, то на его стене висела такая же тусклая лампадка, как над фонтаном, а на полу не нашлось ни ковра, ни циновки. Вид не очень подобающий для покоев благородной девицы!
Но делать было нечего, и Дженнак, бесшумно ступая, направился в освещенный коридор. Откинув занавес в его конце, он попал в маленькую комнатку без окон, служившую чем-то наподобие прихожей; проникавший из коридора свет позволял различить три двери, какую-то мебель, накрытую тканями, и топчан у дальней стены, откуда доносилось мерное сопение.
Приблизившись к этому ложу, Дженнак различил темные длинные волосы и смутные контуры тела - безусловно, женского, но вряд ли то была дочь сагамора. Служанка, догадался он, молодая служанка, что спит у дверей госпожи.
За поясом у него была фляга с разбавленным зельем Шаня Третьего. Вытащив ее, Дженнак присел у топчана и ласково погладил девушку по волосам. Пугать служанку ему совсем не хотелось.
- Проснись, дитя мое... Я целитель, которого вызвали к твоей госпоже. Где она?
Девушка заворочалась, пробормотала сонным голосом:
- Целитель? Какой целитель, во имя богов?
- К благородной госпоже Айчени, - повторил Дженнак. - Ей плохо спится, и я принес...
- Ее тут нет, - шепнула служанка, не открывая глаз. - Есть я, Ми Чиома. Но я на сон не жалуюсь.
- Где же она?
- В Долане, лекарь. Иди... не мешай...
- Но раз я пришел, то должен кого-то полечить, - заметил Дженнак. - Вот, выпей.
Он приподнял ее голову, заставил сделать глоток снадобья и отступил от ложа. Вскоре тихое сопение возобновилось. Пожалуй, утром девушка не вспомнит ничего, кроме неясного сна, решил Дженнак и вышел из комнаты.
Значит, Айчени в Цолане... Вероятно, не первый год, подумал он, осматривая коридор. В Цолане, где совершенствуются в письменности майя и их языке, слушают наставления аххалей, читают Святые Книги, высеченные на стенах святилища... Раньше туда посылали только благородных юношей, но, очевидно, арсоланский сагамор решил, что капля древней мудрости дочери не помешает. Она в земле Юкаты, и потому Ро Невара не видел ее больше на ежегодных празднествах...
С этой мыслью Дженнак пустился в обратную дорогу, добрался до «Хитроумного Одисса» и велел поднимать паруса на рассвете. Плавание было благополучным. Двигаясь на север, а затем на восток, корабль обогнул берега Арсоланы, прошел проливом Теель-Кусам, соединявшим Океан Заката с Бескрайними Водами, и пересек южную акваторию Ринкаса, что отделяла пролив и арсоланский город Лимучати от Юкаты. Светлое время дня Дженнак обычно проводил на палубе, то любуясь снежными пиками, что вздымались над цветущим побережьем, то разглядывая огромные плоты, неторопливо плывущие от города к городу, или великолепный мост, переброшенный над проливом. Он размышлял над тем, что и как устроится в Долане, и постепенно пришел к убеждению, что город майя, в смысле предстоящих действий, еще удобнее Инкалы. Хотя бы потому, что арсоланскую столицу он знал как свое отражение в зеркале, а Долан - как собственную ладонь. Вернее, как обе ладони, если учесть городские окрестности.