Асит удалился, и Чени вновь надвинула капюшон - все-таки здесь, на высоте девяти тысяч локтей, воздух был резок и свеж. Ветра, правда, не чувствовалось: «Оерентин» покорно плыл в воздушном потоке, и двигатели его сейчас молчали. Обычно их тонкий пронзительный визг раздавался лишь при маневрировании, когда воздушный корабль шел к причальным шестам или карабкался вверх, кругами набирая высоту; в иное же время несли его ветры - будто облако или сухой листок, подхваченный ураганом. И потому казалось, что сам «Серентин» неподвижен, а земная сфера под ним ворочается с упрямой неторопливостью, от причальных шестов в Шанхо к таким же мачтам в Удей-Уле, от берегов океана к Лунному озеру Байхол. И поворот сей занимал целую ночь и целый день.
Левая галерея, открытый балкон между пропастью и бледно- желтой гондолой «Серентина», пустовала. Здесь находились восемь кресел, скрепленных попарно и привинченных к палубе и невысокому бортику; Дженнак сидел в одном из них, Чени - в другом, и каждый из них был привязан к сиденью и спинке широкими ремнями - крест-накрест через грудь и вокруг пояса. На коленях Дженнака лежала двойная зрительная труба, а над его головой застыло серебристое облако - вытянутый эллипсоид «Серентина», наполненный газом и оплетенным множеством канатов, к которым крепилась пассажирская гондола. Смотровые галереи охватывали ее с обеих сторон, соединяясь на корме, у хвостовых двигателей; передняя часть была застеклена и служила для управления воздушным судном. Дальше располагались кабины экипажа, кухня, просторный салон, место трапез и развлечений, и, наконец, восемнадцать удобных кают для живого груза. Что до прочих грузов, упакованных в ящики и мешки, то их перевозили в трюме, под пассажирской палубой, и там же помещались цилиндрические баки с горючим и водой.
Меняются времена, подумал Дженнак; вот уже люди парят над землей словно орлы или мчатся в грохочущих крыланах быстрее ветров и грозовых туч... Что же им осталось? Подняться в Великую Пустоту на столбе яростного пламени, уподобившись самим богам? Перелететь в другие миры? Да, то был бы не меньший подвиг, чем совершенный им, и кейтабцем О’Каймором, и другими людьми, перебравшимися через Бескрайние Воды в утлых драммарах... Увидит ли он зенит человеческой славы? Доживет ли? Казалось ему, что доживет; он прожил триста тридцать два года, и у него в запасе было еще лет двести. Может, и больше; кто измерит жизнь кинну, избранника богов?
Чени, перегнувшись над бортиком - так, что натянулись привязные ремни ее кресла, глядела вниз.
— Озера еще не видно, милый... Ни озера, ни Тракта Вечерней Зари... А солнце сядет через три кольца.
- Мы увидим озеро, город и дорогу до заката, - сказал Дженнак, оставив свои думы. - Видишь реку под нами? Это Селенг. Широкая река, - добавил он, покосившись на синий волосок в зеленой медвежьей шкуре. - Широкая - значит, Байхол близок. Сотня потоков текут в него, но лишь Селенг начинается здесь и уходит к югу, к Черным Пескам... Гиблое место! Мы пролетали над ним ночью.
Чени, отогнув краешек капюшона, с любопытством взглянула на него. Губы ее подрагивали в лукавом намеке на улыбку.
- Ты и тут бывал, мой странник?
- Я бывал почти всюду, моя чакчан. Всюду, кроме Дальнего материка и Южных Льдов... Мир совсем невелик, когда странствуешь в нем три столетия и начинаешь вдруг понимать, что измеряется он не только расстоянием, но и временем. И если время тебя не торопит, успеваешь обогнуть земную сферу не один раз. Так что я бывал везде, - Дженнак наклонился, с усмешкой заглядывая в лицо Чени, - но ни в одном из мест не попадалась мне столь обольстительная и столь коварная женщина. Ты хочешь заморочить голову акдаму? Ну, так еще пара улыбок, и он возьмет тебя в плен, а я полечу к земле с переломанной шеей. Имперские аситы, знаешь ли, народ опасный... один Невара чего стоит!