Всевлад прервал его раздумья.
- Ну, хвала богам, мы обсудили все, что можно. С остальным будем ждать Чегича. Согласны?
- Да, - сказал Тереволд, а Борк кивнул.
- Прости, лорд, мы с сыном покинем тебя ненадолго. Проводим гостей, - произнес Ах-Хишари и направился к лестнице.
Оставшись один, Дженнак снова шагнул к арке, встал так, чтобы снизу его не было видно и оглядел площадь. Она была широка и просторна, как подобает центру столичного города - возможно, самого крупного в мире. Фургоны и коляски, запряженные лошадьми, моторные экипажи, тележки мелких торговцев, всадники и толпы людей выплескивались из улиц, кружились на булыжной мостовой, галдели, ругались, смеялись. Кроме людского гомона, с площади доносились скрип и лязг, стук и звон, цокот копыт, натужное пыхтение моторов, сигналы экипажей и приглушенная музыка из Храма. Потоки людей перемещались разом во многих направлениях: кто шел в святилище или возвращался из него, кого привлекали харчевни на южном краю площади или лавки в Торговом Дворе Всевлада, кто гулял по набережной у реки, любовался причудливыми мостами, глядел на баржи и суда у пристаней. Но к стене, соединявшей Пять Пирамид, и к вратам аситской цитадели не приближался ни один человек. Около них площадь была безлюдна, и эта зияющая пустота, особенно заметная сверху, являлась не выражением страха, а знаком неприязни и презрения. Росковиты не желали признавать, что в их огромном, богатом и цветущем городе правит захватчик, что над землей их властвует заокеанский сагамор, что текут к нему потоки золота из их карманов, что в самом высоком строении Росквы сидит наместник, пусть не очень жестокий, однако чужак. Конных патрулей, круживших по площади, они тоже будто бы не видели; толпа расступалась перед ними и тут же смыкалась вновь, словно то был гонимый ветром мусор.
- Время их исполнилось... - прошептал Дженнак и, закрыв глаза, потянулся мыслью к самой высокой из Пяти Пирамид. Черный занавес Чак Мооль послушно раздался, и в свете летнего дня явилось ему просторное помещение, богатый хоган, украшенный коврами из драгоценных перьев, серебряными статуэками змей, ягуаров и кайманов, атлийскими секирами и мебелью из розового дуба. Там были двое: один сидел на подушках в низком кресле, другой, в мундире батаба, стоял у окна и, казалось, глядел прямо в лицо Дженнаку. Взгляд был острым, пронзительным, черты - знакомыми; мужчина у окна словно о чем-то размышлял, взвешивая то, что будет сказано. Наконец он повернулся к человеку в кресле и произнес: «Я прибыл...»
«Вижу, то прибыл, - мысленно откликнулся Дженнак. - И что ты теперь будешь делать?»
- Я прибыл, досточтимый сахем, движимый беспокойством о делах державы, - молвил Ро Невара, принимая позу покорности. - Этим и только этим! Ты уже знаешь о бунте в Сайберне, о том, что пала Удей-Ула, а еще раньше, в зимнюю стужу, был вырезан гарнизон на острове Удей-Сири. Пока мы не получили достаточных подкреплений из Асатла, чтобы справиться с мятежниками... - Невара состроил печальную мну и вздохнул. - Трудные наступают времена! И лучше, если я буду здесь и окажу тебе помощь.
- Лучше, если бы ты оказался в Сайберне и подавил мятеж, - сказал сахем Коком-Чель с ядовитой усмешкой. - Я не нуждаюсь в помощи. Здесь, в Роскве, все спокойно.
- Я собираю сведения, а подавлять мятежи - задача накомов, - напомнил Невара. - И сведения о Роскве таковы, что любой верноподданный, в ком опознали асита, будет изувечен горожанами или лишится жизни. Так сообщают мои лазутчики. А еще они рассказали о тайных складах оружия, о боевых отрядах, что прячутся в лесах, о своеволии имущих и недовольстве бедняков, и о кайманах в твоем бассейне, которые дохнут от голода. - Сделав паузу, Невара ответил сахему столь же ядовитой усмешкой. - Это ты называешь спокойствием?