– Коли так, то и я не пойду, – заявил Джордж, упрямо тряхнув головой.
– А чего ты раньше не сходил? – строго спросил его брат. – У тебя целый день был!
– Так я ходил, – ответил Джордж. – Только мы ничего не набрали. Я ж не могу набрать угля там, где его нету!
– Значит, плохо старался, – заявил франт.
– Что тут у вас такое? – спросила Дженни, которая по просьбе матери на обратном пути зашла в лавку, а теперь обнаружила дома надувшегося от злости Джорджа.
– Бас со мной за углем не хочет идти!
– А разве вы днем не набрали?
– Набрали, – ответил Джордж, – но мама говорит, что мало.
– Я пойду с тобой, – сказала ему сестра. – Бас, ты с нами?
– Нет, – с безразличным видом отозвался молодой человек, – не пойду. – Он уже завязывал галстук, и все это ему порядком надоело.
– Там нет угля, – пожаловался Джордж, – разве что с вагонов поскидывать. Так ведь там и вагонов не было!
– Были вагоны! – воскликнул Бас.
– Не было!
– А что я тогда сейчас видел, когда через пути шел?
– Значит, их только что пригнали.
– Ну вот они там и стоят, сам можешь убедиться.
– Все, хватит спорить, – сказала Дженни. – Берем корзинки и пошли, пока совсем не стемнело.
Остальные дети, обожавшие старшую сестру, похватали угольные принадлежности, Вероника – корзинку, Марта с Уильямом – по ведру, а Джордж – большую корзину для одежды, которую они с Дженни, наполнив, могли нести вместе. Бас, тронутый желанием сестры помочь и некоторым уважением, которое к ней питал, выступил с предложением:
– Слушай, Джен, давай поступим так. Отправляйтесь с малышней на Восьмую улицу и ждите там рядом с вагонами. Я тоже через минуту подойду. Когда буду там, всем делать вид, что вы меня не знаете. Просто скажите: «Мистер, не могли бы вы скинуть нам немного угля?» Я тогда влезу на вагон и сброшу столько, чтоб вам хватило. Все меня слышали?
– Хорошо, – сказала Дженни, очень обрадовавшись.
– Но только чтоб никто не подавал виду, будто меня знает, ни один, всем ясно?
– Ага, – ответил Джордж с безразличным видом. – Марта, пошли.
Они вышли наружу, в снежную ночь, хотя темно не было – из-за снега и лунного света, сочившегося сквозь пушистые облака, – и направились к железнодорожным путям. На пересечении улицы с обширным железнодорожным депо стояло множество недавно загнанных туда вагонов, доверху загруженных каменным углем. Дети сбились в кучку в тени одного из вагонов. Пока они стояли там, поджидая брата, подошел «Особый вашингтонский» – длинный изящный состав, где было даже несколько новомодных вагонов с общим залом. Огромные застекленные окна сияли, из-за них выглядывали утонувшие в комфортабельных креслах пассажиры. Поезд прогрохотал мимо, дети инстинктивно отступили подальше.
– Ничего себе длина! – воскликнул Джордж.
– Хотел бы я на таком работать, – вторил ему Уильям.
Одна Дженни ничего не сказала, хотя сама мысль о путешествиях и комфорте подействовала на нее больше остальных.
На расстоянии появился Себастьян, шагавший упругой мужской походкой и всем своим видом показывавший, что относится к себе очень серьезно. Он отличался столь особенными решительностью и упрямством, что, не выполни сейчас дети его требования, он намеренно прошел бы мимо.
Марта, однако, все восприняла верно и пропищала детским голоском:
– Мистер, будьте так добры скинуть немного угля!
Себастьян резко остановился, уставился на них, будто впервые увидел, и, воскликнув: «Отчего нет?», взобрался на вагон, откуда с примечательной сноровкой сбросил им более чем достаточно кусков угля, чтобы наполнить корзинки, после чего, не желая задерживаться в плебейском обществе, быстро пересек сеть рельсов и пропал из виду.
Следом за ним, впрочем, стоило им с верхом наполнить корзины и оттащить их к тротуару, появился другой джентльмен, на этот раз настоящий, в цилиндре и издали заметном плаще-безрукавке, которого Дженни сразу же узнала. Это был собственной персоной достопочтенный сенатор, только что вернувшийся из Вашингтона в предвкушении безрадостного Рождества. Он прибыл с экспрессом, привлекшим ранее внимание детей, и решил удовольствия ради прогуляться до отеля пешком с небольшим чемоданчиком в руках. Подойдя ближе, он заподозрил, что видит перед собой Дженни, и замедлил шаг, чтобы присмотреться.
– Это вы, Дженни?
Та, еще раньше его заметившая, воскликнула: «Да это же мистер Брандер!», выпустила ручку корзины со своей стороны и, наказав детворе немедленно направляться домой вместе с добычей, заторопилась в противоположном направлении.
Сенатор двинулся следом, окликнув ее несколько раз по имени, но быстро потерял надежду ее догнать. Вдруг осознав простой детский стыд Дженни и отнесясь к нему с уважением, он остановился и решил вместо того развернуться и последовать за детьми. Он был человеком мягким и благородным и потому вполне понял суть происходящего. Сенатор вновь почувствовал то, что всегда ощущал рядом с этой девушкой, – то, сколь далеко они стоят друг от друга на социальной лестнице. Быть сенатором здесь и сейчас, когда дети вынуждены собирать уголь, уже кое-что значило. А завтра-то что за радость их ждет? Он сочувственно брел следом, причем походка его постепенно обретала легкость, и наконец увидел, как они входят в калитку невысокого домика. Сенатор пересек улицу и замер, укрытый слабой тенью покрытых снегом деревьев. В дальнем окошке домика горел желтый свет. Вокруг все было белым-бело. Из сарая доносились детские голоса, и в какой-то момент сенатору показалось, что он узнает силуэт миссис Герхардт. Какое-то время спустя через боковую калитку скользнула еще одна темная фигурка. Сенатор догадался, кто это. Он был тронут до глубины души и прикусил губу, чтобы сдержать дальнейшие эмоции. Резко развернувшись, он зашагал прочь.