Открыла ему миссис Герхардт.
– Доброе утро, – весело сказал он и, заметив ее неуверенность, добавил: – Позволите войти?
Добрая матушка, которая от его внезапного появления едва не лишилась чувств, незаметно вытерла руки под залатанным фартуком и, видя, что он ее ждет, ответила:
– Ну конечно же, заходите. Вот, присаживайтесь.
Позабыв закрыть дверь, она заторопилась внутрь и, предложив сенатору обычный стул, еще раз пригласила его сесть.
Брандер добродушно глянул на нее и, сожалея, что вызвал подобное замешательство, произнес:
– Не стоит беспокоиться, миссис Герхардт. Я просто шел мимо и решил заглянуть. Как поживает ваш муж?
– Хорошо, благодарю вас, – ответила мать. – Его нет дома, он работает.
– Значит, ему удалось найти место?
– Да, сэр, – сказала миссис Герхардт, которой, как и Дженни, не хотелось уточнять, в чем заключается работа.
– Надеюсь, все дети теперь здоровы и в школе?
– Да, – ответила мать, успевшая тем временем развязать фартук, который теперь нервно вертела на коленях.
– Это хорошо, а где сейчас Дженни?
Та занималась глажкой, однако успела бросить гладильную доску и укрылась в спальне, где торопливо приводила себя в порядок, опасаясь, что матери не хватит сообразительности сказать, что ее нет дома, и тем дать ей возможность скрыться.
– Она сейчас выйдет, – ответила мать, в свою очередь надеявшаяся, что дочь послужит ей спасением. – Я ее позову.
Воспользовавшись этим предлогом, она ускользнула из комнаты и, отыскав Дженни, сказала ей:
– Послушай, выйди к нему на минутку. Мне бы переобуть эти старые шлепанцы.
– Зачем ты ему сказала, что я здесь? – безнадежно спросила Дженни.
– А что я должна была сказать? – удивилась мать.
Пока обе не могли решить, что им делать, сенатор разглядывал комнату. Для него в этом свидетельстве крайней бедности не было ничего нового, хотя они-то так не думали. Он почувствовал сожаление при мысли, что этим достойным людям приходится так страдать, но решил также по возможности улучшить их условия, пусть и не представляя пока, как именно.
– Доброе утро, – поздоровался сенатор, когда вошла Дженни. – Как поживаете?
Шагнув вперед, она протянула ему руку и покраснела. Этот визит так ее взволновал, что язык не поворачивался что-либо ответить.
– Я подумал, – сказал он, – что надо бы зайти и взглянуть, как вы живете. Дом у вас довольно уютный. Сколько тут комнат?
– Пять, – ответила Дженни. – Простите нас за их нынешний вид. Мы с утра занимаемся глажкой, в доме все вверх дном.
– Я вижу, – мягко сказал Брандер. – Вы ведь не думаете, Дженни, что я не пойму? Не нужно из-за меня так нервничать.
Она обратила внимание на тот мягкий, теплый тон голоса, которым он всегда говорил с ней у себя в номере, и это более или менее успокоило ее расстроенные чувства.
– Не переживайте, если я время от времени буду сюда заглядывать. Я именно это и собираюсь делать. Хотел бы познакомиться с вашим отцом.
– Увы, – сказала Дженни, – сегодня его нет дома.
Однако как раз в этот момент наш усердный пильщик показался у калитки с пилой и козлами на плече. Брандер увидел его и тут же узнал по определенному сходству с дочерью.
– По-моему, вот и он.
– В самом деле? – воскликнула Дженни, выглядывая наружу.
Герхардт, который в последние дни выглядел задумчивым, прошел под окном, не поднимая взгляда. Он поставил на землю деревянные козлы, повесил пилу на вбитый в стену дома гвоздь и зашел внутрь.
– Жена! – позвал он по-немецки и, не обнаружив ее, прошел к двери в гостиную и заглянул туда.
Брандер вскочил на ноги и протянул ему руку. Немец вошел внутрь и пожал ее своей узловатой, обветренной ладонью с весьма вопросительным выражением на лице.
– Это мой отец, мистер Брандер, – сказала Дженни, всю ее неуверенность смыло волной теплых чувств. – Папа, это мистер Брандер, тот джентльмен из отеля.
– Как-как? – переспросил немец, повернув голову.
– Брандер, – повторил сенатор.
– Ах да, – ответил тот с заметным немецким акцентом. – После лихорадки я не очень хорошо слышу. Жена мне про вас рассказывала.
– Да, – сказал сенатор, – и я решил, что надо бы зайти и лично с вами познакомиться. Семья у вас немаленькая.
– Верно, – ответил отец, который, зная, как дурно одет, больше всего хотел сейчас удалиться. – Шесть детей, и все еще очень юные. Вот это – старшая дочь.
Тут вернулась миссис Герхардт, и отец семейства, увидев шанс улизнуть, сказал: