– Ах, Дженни, – произнес он, обращаясь к ней, словно к ребенку, – юность на вашей стороне. Вы обладаете самым ценным, что только есть в жизни.
– Правда?
– Да, только вы этого не понимаете. А когда поймете наконец, будет уже поздно.
Найдя в ее лице столь чудесное исцеление, он несколько укрепился в своих к ней чувствах, в эти тяжкие для себя времена считая дни до ее очередного визита. А если его отправят теперь послом за границу, что тогда?
«Я люблю эту девушку, – думал он, – и хотел бы, чтобы она поехала со мной».
Судьба, однако, уготовила для него очередной удар. По отелю поползли слухи, что Дженни, выражаясь очень мягко, ведет себя не совсем естественным образом. Девушка, чья работа – носить белье из стирки, легко может стать предметом критики, если начнет одеваться и вести себя неподобающе своему положению. Золотые часы не остались незамеченными. Экономка сочла необходимым проинформировать ее мать о состоянии дел.
– Я решила, что лучше поговорить с вами, – сказала она. – Люди уже болтают. Лучше бы вам не посылать дочь к нему в номер за стиркой.
Миссис Герхардт была поражена и расстроена настолько, что не нашла слов ответить. Дженни ей ничего такого не говорила, но она и сейчас не могла поверить, будто ей было что рассказывать. Часами она сама восхитилась и их одобрила. Ей и в голову не пришло, что здесь кроется какая-то угроза репутации дочери.
По дороге домой миссис Герхардт не переставала переживать и сразу же заговорила об этом с Дженни. Последняя не согласилась с умозаключением, что дела зашли слишком далеко. На самом деле она даже не рассматривала происходящее в подобном свете. Сказать по правде, она и сама не осознавала, что в действительности происходило во время ее визитов к сенатору.
– Это просто ужас, какие пошли разговоры, – сказала ей мать. – Ты правда подолгу задерживалась в номере?
– Не знаю, – сказала Дженни, поскольку совесть и значение, которое люди склонны придавать подобным вещам, не позволили ей все отрицать. – Может, и подолгу.
– Но он ведь не позволял себе в беседе ничего лишнего?
– Нет, – ответила ее дочь, которая не подозревала в происходящем между ней и сенатором ничего дурного.
Будь мать чуть понастойчивей, она могла бы выяснить больше подробностей, но ради собственного спокойствия была лишь рада все замять. Хорошего человека оклеветали, вот в чем тут дело. Дженни, может быть, повела себя чуть нескромно. Людям же только дай повод для разговоров. А чего они еще ожидали от бедной девушки, оказавшейся в столь стесненных обстоятельствах? Ей самой при одной только мысли об этом плакать хотелось.
В результате она решила, что все вопросы стирки отныне берет на себя.
В следующий понедельник она постучалась в дверь номера сенатора. Брандер, ожидавший визита Дженни, был удивлен и разочарован.
– А с Дженни что случилось? – спросил он.
Миссис Герхардт, которая рассчитывала, что сенатор не обратит внимания или по крайней мере не станет расспрашивать, не сразу нашлась с ответом. Неуверенно подняв на него наивный материнский взгляд, она сказала:
– А Дженни сегодня не смогла прийти.
– Она не приболела? – уточнил он.
– Нет.
– Это хорошо, – сказал он без особого чувства. – А сами вы как поживаете?
Миссис Герхардт в ответ на этот вежливый вопрос изложила ему все обстоятельства жизни семейства и отбыла. После ее ухода он призадумался над тем, что послужило причиной перемены в распорядке. Что-то произошло, он это чувствовал, но задавать вопросы было неуместно. Странным было уже то, что его это озаботило.
Однако в субботу, когда миссис Герхардт сама вернула одежду из стирки, Брандер почувствовал неладное.
– Что происходит, миссис Герхардт? – спросил он. – С вашей дочерью что-то стряслось?
– Нет, сэр, – ответила она, слишком обеспокоенная для того, чтобы попытаться солгать.
– Она что же, больше не будет приходить за бельем?
– Я… я… – попробовала выговорить мать, запинаясь от замешательства, – она… О ней разговаривать начали, – в конце концов вымолвила она.
Сенатор очень серьезно посмотрел на нее и уточнил:
– Кто же это?
– Люди, здесь, в отеле…
– Какие именно люди? – перебил он ее тоном, в котором проявилась присущая сенатору желчность.
– Экономка.
– Ах, экономка! – воскликнул он. – И что же она утверждает?
Мать пересказала ему тот разговор.
– Вот прямо так и заявила? – Сенатор совсем разгневался. – У нее хватает наглости совать нос в мои дела? Неужели люди не могут заниматься собственными, а в мои не лезть? Ваша дочь, миссис Герхардт, находится в моем присутствии в совершенной безопасности. Я не намерен причинять ей никакого вреда. Это какой-то позор, – продолжил он уже с некоторой театральностью, – если девушка не может войти ко мне в номер и не навлечь при этом на себя подозрений. Я лично займусь этим вопросом.