В таких чрезвычайных обстоятельствах личность и растет быстрее всего. Ощущение силы и самодостаточности накатывает подобно гигантскому приливу. Мы можем все еще трепетать, страх неудачи так просто не уходит, но мы все же растем. Вспышками приходит вдохновение и направляет душу. В природе нет «внутри» и «вне». Даже будучи изгнаны из коллектива или привычных обстоятельств, мы ощущаем поддержку всего сущего. Природа не лишена щедрости. Ее звезды и ветра – наши товарищи. Если позволить душе быть мягкой и восприимчивой, нам явится эта важнейшая истина; вероятно, не в виде фраз, но как ощущение, как покой, который, в конце концов, и есть квинтэссенция знания. Во вселенной спокойствие есть мудрость.
– Давай чемодан, – сказал появившийся Бас и, увидев, что она переполнена неизъяснимым чувством, добавил: – Кажется, я знаю, где тебе найти комнату.
Бас отвел ее в южную часть города, где их никто не знал, до самой двери пожилой женщины, недавно купившей для своей гостиной часы в фирме, где он недавно начал работать. Бас знал, что та не слишком богата и намерена взять жильцов.
– Еще не сдали комнату? – осведомился он.
– Нет, – ответила старушка, разглядывая Дженни.
– Не хотите ли предложить ее моей сестре? Мы уезжаем, но ей нужно еще какое-то время побыть в городе.
Старушка выразила согласие, и вскоре Дженни обрела временный кров.
– Не переживай, – сказал Бас, которому было жалко Дженни. – У папаши это пройдет.
Он вел себя так, словно жизненного опыта ему было не занимать.
– Не называй его папашей.
– Хорошо, у папы, – согласился он. – Все наладится. Мама просила передать, чтобы ты не волновалась. Приходи завтра, пока он будет на работе.
Дженни пообещала зайти, и Бас, сказав ей еще немного ободряющих слов и договорившись со старушкой, чтобы Дженни также могла у нее и столоваться, ушел.
– Вот и порядок, – еще раз приободрил он ее перед уходом. – Все у тебя будет хорошо. Не переживай. Мне пора обратно, но утром я еще заскочу.
Он попрощался, легко отмахнувшись от горьких переживаний, поскольку считал, что Дженни сама во всем виновата. Это было видно по манере, с которой Бас задавал ей вопросы, пока они шли, – притом что та была заметно печальна и неспокойна.
– И чего ради ты согласилась? – допытывался он. – О чем ты только думала?
– Пожалуйста, не сейчас, – попросила его Дженни, что положило конец наиболее мучительным из вопросов. У нее не было ни оправданий, ни жалоб. Если кто и виноват, то, всего вероятней, она сама. Передряга, в которую угодил Бас, бедственное положение семьи, ее жертва – все оказалось в равной степени забытым.
Оставшись одна в незнакомом жилище, Дженни дала волю грусти. Шок и стыд изгнания в конце концов взяли над ней верх, она заплакала. Несмотря на врожденную терпеливость и несклонность к жалобам, перенести крушение всех надежд оказалось нелегко. Она постоянно возвращалась мыслями к покойному сенатору и прискорбным последствиям их отношений, а также к отцовскому гневу, суровому и в то же время заслуженному. Откуда у жизни эта способность схватить тебя и сбить с ног, подобно урагану? Почему вдруг должна была явиться смерть и разрушить столь многообещающее будущее?
Обдумывая все это, Дженни ясно вспомнила все подробности своих длительных отношений с Брандером и, несмотря на все муки, почувствовала к нему лишь тепло и любовь. В конечном счете он не намеревался причинить ей никакого вреда. Его вежливое поведение, его щедрый настрой, то неизменное восхищение, с которым он к ней относился, – все это ей вспомнилось и очистило память о нем. По сути, он был достойным человеком, и она могла лишь жалеть о его безвременной кончине, причем жалеть более его, чем себя.
Подобные мысли ее пусть и не приободрили, но по крайней мере отвлекли; это помогло ей провести ночь, а на следующее утро Бас по пути на работу заглянул к ней и сообщил, что миссис Герхардт зовет ее домой тем же вечером. Герхардта не будет, и они смогут все обсудить.
Дженни полученные сведения заметно обрадовали. Самой болезненной среди всего прочего была для нее невозможность снова оказаться дома, а эта новость открыла перед нею дверь. Она провела день, чувствуя изрядное одиночество, зато с наступлением вечера ее дух приободрился, и в четверть девятого она пустилась в путь.
Это воссоединение, как и несколько последующих ее визитов, оказалось способным отчасти поддержать ее падающее настроение, хотя особо радостных новостей не было. Герхардт, как Дженни узнала, все еще был чрезвычайно сердит и расстроен. Он уже решил в ближайшую субботу отказаться от места и переехать в Янгстаун, куда его влекла перспектива получить работу и тем избавиться от нынешнего злосчастья. Согласно миссис Герхардт, он заявил, что, дескать, где угодно, лишь бы не в Коламбусе. Здесь он больше не сможет ходить с гордо поднятой головой. Слишком уж отвратительные воспоминания. Сейчас он уедет, а если найдет работу, то заберет и семью, а это означало, что им придется отказаться от дома. Платежей по кредиту он не потянет, на это и надежды нет.