– Бас сказал, что нам можно бы брать стирку у постояльцев.
Миссис Герхардт, всю ночь проломавшая голову над тем, как бы еще хоть что-то добавить к трем долларам, которые ей причитаются за шесть полудневных смен, идею одобрила.
– И правда, можно. Я спрошу портье.
Однако, когда они явились в отель, сразу такой возможности им не представилось. Они проработали до позднего вечера, но тут фортуна им наконец улыбнулась. Экономка отправила их мыть пол за стойкой у портье, который чувствовал расположение как к матери, так и к дочери: к первой – за очаровательное беспокойство во взгляде, ко второй – за милое личико. Его даже не раздражало, что они ползают на коленях у него за спиной. Наконец они управились, и миссис Герхардт, преодолевая робость, решилась на вопрос, который уже полдня вертелся у нее в голове.
– Не найдется ли здесь джентльмена, который позволит мне стирать для него? Я была бы чрезвычайно признательна.
В ее взгляде портье вновь увидел чрезвычайную нужду.
– Может статься, – ответил он, уже подумав про сенатора Брандера или Маршалла Хопкинса. Оба были щедрого характера, склонны к благотворительности и оказались бы только рады прийти на помощь бедной женщине. – Поднимайтесь-ка наверх и спросите сенатора Брандера. Он в двадцать втором. – Портье записал номер комнаты на карточке. – Поднимайтесь к нему и скажите, что это я вас направил.
Миссис Герхардт приняла карточку у него из рук, трепеща от благодарности. Она не могла выговорить ни слова, но за нее все сказали ее глаза.
– Не стоит благодарности, – сказал верно понявший ее чувства портье. – Идите к нему прямо сейчас. Он должен быть у себя.
Миссис Герхардт, с трудом преодолевая робость, постучала в дверь номера двадцать два. Дженни молча стояла рядом.
Дверь отворилась почти сразу же; за ней, на фоне ярко освещенной комнаты, стоял сенатор. Одет он был столь же безупречно, что и раньше, но сейчас, в вычурном халате, выглядел моложе.
– Итак, мадам, – произнес он, узнав обеих женщин, которых уже видел на лестнице, и в первую очередь дочь, – чем могу служить?
Мать, неуверенность которой от этого обращения лишь усилилась, замялась и наконец ответила:
– Мы только хотели узнать, не найдется ли у вас что-нибудь в стирку?
– В стирку, – повторил он за ней необычно раскатистым голосом. – В стирку? Проходите-ка, сейчас поглядим.
С изяществом отступив в сторону, сенатор жестом пригласил их пройти и закрыл за ними дверь. В номере было столько свидетельств роскоши и комфорта, что женщины замерли в замешательстве, а он повторил еще раз:
– Сейчас поглядим.
Миссис Герхардт почти не отрывала взгляда от выразительного лица и прически сенатора, а Дженни тем временем рассматривала комнату. Каминную полку и шифоньер украшало такое количество безделушек, на вид весьма ценных, какого ей прежде видеть не доводилось. Кресло сенатора и лампа с зеленым абажуром, шикарные плотные ковры на полу и прочие признаки мужского комфорта казались ей воплощением идеала.
Женщины так и стояли на месте, а он двинулся в угол комнаты, но потом, развернувшись, предложил:
– Присаживайтесь, тут как раз найдется для вас пара стульев.
Мать и дочь, все еще в плену благоговения, сочли, что вежливей будет отказаться.
Сенатор исчез внутри большого чулана, затем появился вновь и, настояв, чтобы они сели, спросил, окинув взглядом миссис Герхардт и улыбнувшись Дженни:
– Это ваша дочь?
– Да, сэр, – отозвалась мать. – Старшенькая.
– В самом деле?
Сенатор повернулся к ним спиной. Открыв ящик комода, он принялся копаться внутри и извлекать разные предметы одежды, попутно задавая целый ряд вопросов:
– А муж ваш жив? Как его зовут? Где вы живете?
На все это миссис Герхардт с робостью ответила.
– А всего детей у вас сколько? – спросил он с неподдельным любопытством.
– Шестеро, – сообщила миссис Герхардт.
– Что ж, – отозвался он, – семейство немаленькое. Свой долг перед нацией вы, безусловно, выполнили.
– Да, сэр, – согласилась миссис Герхардт, тронутая его приветливыми и заинтересованными вопросами.
– Так, значит, это ваша старшая дочь?
– Да, сэр.
– А муж ваш чем занимается?
– Он стеклодув, но сейчас хворает.
На протяжении беседы большие голубые глаза Дженни взирали на все с неподдельным интересом. Стоило сенатору на нее посмотреть, как она возвращала его взгляд столь открыто, без жеманства, и улыбалась так неопределенно-мило, что он помимо воли снова и снова встречался с ней глазами.
– Что ж, – сказал он, – прискорбно слышать. У меня нашлось кое-что для стирки – не слишком много, но можете забрать то, что есть. Надеюсь, на следующей неделе будет еще.