Когда издали доносился негромкий, мягкий зов лесной голубки, этой летней феи, она вслушивалась в него, склонив голову, и душевное очарование падало серебряными каплями прямо ей в сердце.
Если ярко светило солнце, пронизывая тени своим великолепным сиянием, Дженни наслаждалась этим зрелищем; ноги сами несли ее туда, где свет казался золотым, и она с инстинктивным благоговением шагала по священным коридорам меж деревьев.
Чувствовала она и цвет. Чудесные краски, переполняющие закатное небо, глубоко ее трогали и снимали с души любой груз.
– Как здорово было бы уплыть куда-нибудь прочь вместе с облаками, – сказала она однажды с детской непосредственностью.
В тот момент Дженни сидела вместе с Джорджем и Мартой под сенью обнаруженных ею зарослей дикого винограда.
– Здорово-то здорово, вот только где ты там лодку возьмешь, – усомнился Джордж.
Дженни, подняв лицо к небесам, смотрела на дальнюю тучку – алый остров в серебряном море.
– А вот представьте себе, будто там, как на острове, живут люди, – предложила она.
Душой она уже была там, наверху, и райские тропки успели привыкнуть к ее легкой походке.
– Смотри, пчелка летит, – сказал Джордж, приметив поблизости шмеля.
– Да, – сказала Дженни мечтательно, – летит домой.
– А дом у всех есть? – полюбопытствовала Марта.
– Почти у всех.
– И у птиц тоже? – спросил ее Джордж.
– Да, – ответила она, сама почувствовав, сколь поэтично это звучит, – птицы всегда возвращаются домой.
– И у пчелок? – нетерпеливо спросила Марта.
– Да, и у пчел.
– И у собак? – вмешался Джордж, как раз приметивший неподалеку на дороге ковыляющего куда-то песика.
– Конечно, ты ведь и сам это знаешь!
– И у мошек? – не унимался Джордж, глядя на стайку крошечных насекомых, бойко выписывавших в закатном свете причудливые спирали.
– Да, – вновь сказала Дженни, сама себе не очень-то веря. – Прислушайся.
– Ого-го! – недоверчиво воскликнул Джордж. – Хотел бы я знать, какие дома у мошек!
– Прислушайся, – мягко повторила она, сделав рукой знак, чтобы он замолчал.
Был тот блаженный час, когда звуки призывающего к вечерней молитве колокола словно благословляют уходящий свет. Издалека доносился негромкий звон, и сама природа, как показалось заслушавшейся Дженни, тоже умолкла. На зеленой траве перед ней скакала короткими прыжками красногрудая малиновка. Жужжала пчела, позвякивал коровий колокольчик, а подозрительный хруст неподалеку означал, что на разведку выбралась осторожная белка. Изящная ручка Дженни застыла в воздухе, а она все слушала, пока последние негромкие ноты, переполнявшие ее сердце, не растаяли вдалеке. Тогда она поднялась на ноги.
– Ах! – произнесла она, заламывая пальцы в муке поэтического экстаза. В глазах ее застыли чистые слезы нежности. Волшебное море чувств внутри нее готово было выйти из берегов. Такова уж была душа Дженни.
Глава III
Джордж Сильвестр Брандер, сенатор от штата Огайо, был человеком исключительных качеств. В нем самым причудливым образом сочетались изощренная готовность не упустить своего и способность к сочувствию, подобающая истинному представителю своих избирателей. Родился он в южном Огайо, там же вырос и получил образование, если не считать тех двух лет, когда он изучал право в Колумбийском университете, и времени в Вашингтоне, ушедшего на расширение кругозора и дальнейшее совершенствование. Не отличаясь мудростью в смысле абсолютного понимания сути вещей, Брандер, однако, мог считаться ученым человеком. Он знал гражданское и уголовное законодательство не хуже любого из жителей своего штата, хотя никогда не посвящал себя судебной практике с тем упорством, которое многим иным принесло заслуженную известность. Он хорошо разбирался в корпоративном праве, но был слишком человечен и расположен к людям, чтобы решиться посвятить ему жизнь. Сенатор успел сколотить состояние и имел вдоволь возможностей значительно его приумножить, будь он готов заглушить голос совести, но это ему никогда не удавалось. Он обожал рассуждать о том, как поступать правильно. Любил звучные фразы, посредством которых изливал на благодарных слушателей целую бурю своих чувств и мыслей применительно к этой священной теме, однако никогда не мог достичь нужной ясности рассуждений, чтобы понять, следует ли он сам собственным принципам. Дружба порой вынуждала его на такие поступки, от которых добропорядочный рассудок предпочел бы благоразумно уклониться. Скажем, во время последних выборов Брандер поддержал одного кандидата в губернаторы, хотя тот, как он сам прекрасно понимал, не обладал качествами, которые можно было с чистой совестью считать достойными. Но ведь и друзья поддержали! Не мог же он игнорировать заверения друзей. Они ручались за этого кандидата, так с чего бы ему сомневаться? В этом он и находил утешение.