Улыбнулся, стараясь скрыть дикое разочарование:
– Даже так? Охренительно! Я как раз собирался предложить тебе уехать.
– Значит, ты уже и это решил за меня? Спасибо, что так заботишься обо мне. Угадываешь все мои желания.
В голосе тонна презрения. Прикусил щеку с внутренней стороны. Играем до конца, Мокану. Нет времени для сантиментов.
– Я стараюсь. Я очень стараюсь угодить тебе.
Чёрт, девочка, знала бы ты, чего это стоит мне, как меня выворачивает изнутри, как хочется крушить всё вокруг от безысходности и бессилия что–либо изменить.
– Конечно, ведь я принадлежу тебе, – она шагнула ко мне, – и ты мною распоряжаешься, как тебе вздумается, как своими вещами. Это я не могу распоряжаться тобой, а тебе все позволено.
Захотелось громко расхохотаться. Я перестал распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению более десяти лет назад. С тех самых пор, когда одна маленькая взбалмошная девчонка, в лесу, шантажом, вынудила меня поступить так, как было выгодно ей. Именно с того времени я перестал принадлежать самому себе.
Но вслух я произнёс совершенно обратное:
– Марианна, неужели за все эти годы ты не поняла одной непреложной истины: да, ты принадлежишь мне! А вот Николас Мокану не принадлежит никому!
Она резко побледнела и срывающимся голосом произнесла:
– Я рада, что ты мне напомнил. Только скажи мне, Ник, разве брак подразумевает принадлежность в полном смысле этого слова? Брак подразумевает рабство? Игру в одни ворота? Я не подписывала договор с работодателем, я не продавала тебе авторские права на меня! Я выходила замуж за любимого мужчину, а не за Хозяина. Если ты считаешь меня своей вещью, Ник, то ты очень сильно ошибаешься. Я принадлежу тому, кто принадлежит мне. И эта принадлежность не мое тело, а моя душа, мое сердце. Если твоя душа и твое сердце никогда не были моими, то мне искренне жаль, что я настолько заблуждалась в тебе.
Вскочил с кресла не в силах усидеть на месте. Но и смотреть в её глаза не мог. Отвернулся к окну. Хотелось заорать, что, да, она заблуждается в отношении меня. Но не в том контексте, что ей представлялся. Хотелось встряхнуть её за плечи и трясти так долго, пока в ее глазах не исчезнет ненавистное мне выражение недоверия. Это не могло быть правдой. Иначе не пошла бы она из–за меня к Асмодею...Иначе не простила бы тогда, когда я сам себя не прощал.
– Да! Брак подразумевает принадлежность! – Я развернулся к ней, и она от неожиданности отступила на несколько шагов назад, – Если мы говорим о тебе! И ты не хуже меня знаешь, что принадлежишь мне во всех смыслах этого слова! Твоя душа, твоё сердце, твои глаза, твоё роскошное тело. Даже твои мысли безоговорочно принадлежат мне! Ты принадлежишь мне, Марианна, и это не обсуждается!
Она скептически поджала губы, а мне вдруг до боли захотел прижаться к ним своими и целовать их, терзать, кусать, врываться в её рот языком, чтобы не говорила, чтобы дышала мне в губы, и я жадно пил её дыхание.
– А вот, что касается твоих слов об игре в одни ворота, то ответь мне на один вопрос, любимая: как может кто–то принадлежать тебе, если он не принадлежит сам себе? Я не отрицаю свою любовь. Я, скорее, мог бы отрицать существование солнца или луны. Поверь, малыш, мне легче отказаться от крови, чем от тебя. Но запомни: можно приручить Зверя, но нельзя забывать, что он никогда и никому принадлежать не будет. Это не его прихоть. Это его натура!
Она разочарованно усмехнулась и медленно выдохнула:
– Ник, я всегда знала, что ты очень самоуверен. Только почему ты считаешь меня все той же маленькой девочкой, на которой ты женился десять лет назад? Рядом с тобой я могла многому научиться. Ты так не думаешь? Я принадлежу тебе вместе с мыслями и всем остальным – звучит потребительски, не находишь?
Проклятье! Нет ничего сложнее, чем говорить с тем, кто не слышит твоих слов!
– Твою мать, Марианна! Это может звучать как угодно...Мне насрать...Просто так оно и есть!
– Я знаю, что тебе плевать. Только я не стану с этим мириться. Больше не стану, Ник. Только услышь меня, пожалуйста. Нет, не прослушай и забудь, а именно услышь – я не стану с этим мириться. Разве я прошу тебя принадлежать мне целиком и полностью? Ты не домашний зверек, Ник. Я прошу твое сердце. До сегодняшнего дня оно все же принадлежало мне одной. Я жила с этим, я дышала именно этой уверенностью, что как бы ты ни поступил, твое сердце, твоя душа принадлежат мне. Это давало силы бороться за наши отношения, за наши чувства. Да, я попросила слишком много, и ты дал. Это всё, что имело смысл. Больше мне ничего от тебя не нужно. Похоже мы по–разному понимаем слово "принадлежать". Для тебя принадлежность — это мое тело, моя верность, мои мысли – а что ты дашь мне взамен, Ник??? Если даже не можешь дать мне уверенности в твоих чувствах ко мне.
Сознание затопила бешеная злость на эти слова. На ситуацию в целом. Она увидела меня с какой–то курицей и решила, что я не «принадлежу» ей. А ведь та женщина мне нужна именно для твоего спасения, Марианна. Что я даю взамен, малыш? А как насчёт уважения собственного брата и близких друзей? Как насчёт той репутации, которая только–только начинала складываться? Этого мало? Или того, что я стараюсь отбросить тошнотворные мысли какая я шлюха, торгующая сейчас своим телом для выживания? И точно так же совсем скоро буду расплачиваться за возможность всем нам выжить в этой грёбаной войне. Но об этом Марианне тоже не стоило знать.
Шагнул к ней и процедил сквозь стиснутые зубы:
– Милая, какие из произнесенных мной слов тебе ещё непонятны? Я не отказывался и не откажусь от тебя и ты это прекрасно знаешь.
– От меня? Или от моего тела? От чего ты не можешь отказаться?
От тебя, глупая! Без тебя нет смысла больше ни в чём!
– Хочешь, я скажу за тебя? – продолжила она, уничтожая меня этими фразами, давая мне пощечины одна сильнее другой, – Ты просто никогда не отдашь свое, и не важно, нужно оно тебе или не нужно, любишь или не любишь, просто оно твое и должно остаться твоим. С таким же успехом можно любить картину на стене, купленную за баснословную цену, или твой Лейбл, от которого ты тоже не в силах отказаться.
Твою ж мать! Лейбл! Она сравнила себя с алкоголем! Вся выдержка вмиг испарилась к чертям собачьим. Резко притянул её к себе и схватил за волосы. Движением руки дернул её голову назад, а другой сильно сжал грудь, намеренно причиняя боль за сказанные слова. Она всхлипнула, но зверю, внутри меня, в этот момент было не до жалости.
– Марианна, – прошептал ей в губы, удерживая взгляд, – у тебя роскошное тело...Не спорю...Ты и сама это знаешь…Но, кроме этого, ты отлично понимаешь, что стоит мне щёлкнуть пальцами, и сотнями прибегут женщины, не менее красивые, чем ты. Многие даже более искушённые в постели. И, если бы ты мне нужна была только из–за своих прелестей, я бы бросил тебя, давным–давно пресытившись ими.
Снова дернул её за волосы и медленно провел носом по шее, вдыхая запах и наслаждаясь прикосновениями. Первыми за последние пару дней. Она внутренне напряглась, понимая, что это не ласка, это моё желание наказать.
– Но когда я с тобой столько лет, когда я признаюсь тебе в своей любви, заметь, в открытую, значит меня интересует нечто большее, чем просто трахать твоё шикарное тело.
Я прикусил нежную кожу на шее, вызвав судорожный вздох.
– Например, как сейчас все любят говорить, твой богатый внутренний мир, то есть твоя душа. И это правда, девочка моя, я никогда не отдам своё, – провёл языком по месту укуса, понимая, что ещё немного, и я сам потеряю контроль, – но я могу отказаться от многого сам...И я отказывался, ты лучше других знаешь, что отказывался. От имущества, от своего положения в обществе, от своего окружения...Порой, даже от жестокости…И, даже, представь себе, на довольно долгое время от моего любимого Лейбла...Если надо будет, я могу отвергнуть брата и Фэй, друзей и знакомых. Единственное, от чего я не в силах отказаться – это ты, Марианна, Самуил, Камилла, и Ярик.
Я отпустил её волосы и сжал подбородок, заглядывая в глаза:
– Хорошо запомни эти слова, любимая. От того, что я не твержу тебе это постоянно, не значит, что этого нет. Они не приобретают большей ценности при постоянном повторении. Я слышу тебя, я прекрасно тебя слышу, и то, – стиснул зубы, успокаиваясь, – что ты не станешь мириться, я тоже услышал. И что же ты предпримешь, Марианна? Оставишь меня?