Как назло, дом бабки оказался старым, покосившимся, даже издалека видно было, насколько сгнили бревна. На самой окраине проклятой глухомани, прямо у лесопосадки. Взглянула на экран смартфона и едва не расплакалась от злости – без интернета она тут с ума сойдет. Надо было в руках себя с Маратом держать, того и гляди, может, и получила б от него побольше. А теперь ни Марата, ни светлого будущего, и домой возвращаться стрёмно, пока тот не успокоился.
Бабка встретила её у калитки, худая, изможденная в старом платке, из-под которого выбилась прядь седых волос, в выцветшем засаленном халате. Марина ей в глаза посмотрела, и мороз пробежал по коже – колючие глаза, не добрые совсем, и внучке она совершенно не рада, хотя и видела её только на фотографиях. Могла бы радушие изобразить. Типичная старая ведьма, недаром мать её невзлюбила. Смотрит так, словно, Марина противное насекомое.
Правда, картошку и яйца отварила к её приезду, пожарила рыбу, принесла с огорода огурцов и помидоров. Лишних вопросов не задавала – мать по телефону довольно грозно потребовала не вмешиваться ни во что, просто предоставить «ребенку» крышу над головой на время. Родня они или не родня, а то сын её с того света проклянет за то, что дочь его не приютила.
Бабка тогда матери сказала, что они и так прокляты, если такую невестку в свою семью пустили и позволили сына единственного в могилу свести. Но принять внучку все же согласилась.
Пока Марина вяло тыкала в костлявую рыбу вилкой, бабка села рядом, подперев морщинистой рукой подбородок, и девушка вдруг вздрогнула, заметив, насколько яркие у нее голубые глаза, даже у отца таких не было. Мать часто смотрела на Марину и упрекала её в том, насколько она на «ведьму старую» похожа.
- Ты скажи, Мариночка, так на кого ты учишься?
- А на кого сейчас все учатся? – девушка отмахнулась, протянув руку за стаканом с компотом. - На менеджера, как и все.
- А что делают-то эти твои менеджеры? Кем работать-то придется?
- Ой, бабуль, - отпила компот яблочный, цокнув языком, - вкусно очень...Да я надеюсь, что работать мне вовсе не придётся.
- Да, как же так? А учиться-то столько лет зачем? – Старушка всплеснула руками, округлив глаза, казавшиеся необычайно молодыми на испещренном морщинами лице.
- Надо учиться, бабуль. Да, и не учиться даже, а так…бумажка лишь бы была.
- А жить на что тогда?
- А жизнь мне мою оплачивать будут. Бабууууль…сейчас мужика хорошего найти куда важнее, чем работу.
- Доищешься когда-нибудь, - проворчала себе под нос, снова пристально на Марину посмотрела и вдруг добавила:
- Зря тебя мать сюда отправила. Лучше б ты там в городе своем оставалась.
- Почему? – Марина даже жевать перестала.
- Зло с собой привезла и грязь. По пятам идет за тобой.
- Какое зло?
Бабушка покачала головой, но не стала продолжать: молча начала собирать со стола, пока внучка, откинувшись на спинку старого стула, уже думала о том, что хорошо бы поспать.
- Так ты, поди, прилечь хочешь? Притомилась с дороги? – Засуетилась возле неё, поставив грязные тарелки на стол и вышла из кухни, поманив внучку за собой.
***
{Никифоров мог поклясться, что в том каменном мешке никакого кислорода не было – только вонь из крови, пота, мочи и страха, самого настоящего животного страха. И плевать он хотел на любые законы физики, химии и биологии. В такие моменты слово «закон» вообще казалось ему кощунственным. Каким-то издевательством, придуманным для слабых и наивных. Не должен полицейский так относиться, конечно…но, когда видишь такое...Не сразу удалось прикурить, трясущие руки отказывались слушаться. Рядом уже затягивался сигаретой Старков, бледный до синевы.
Иван Петрович непроизвольно закрыл глаза и тут же вздрогнул, словно снова очутился в подвале и снова видит эти надписи на стенах и на полу.
«Я лживая сука»… «Я лживая сука»… «Я лживая сука»}.
***
После того, как гостья отдохнула, бабка решила развлечь её и достала потрепанный альбом с пожелтевшими фотографиями, и Марина застонала, не скрывая скуку. Только этого не хватало – смотреть на лица покойников, которых она и при жизни-то не знала.
Ночью Марина сбежала из дома в местный клуб, там должно быть какое-то движение: выходные как-никак, а то с этой ведьмой подохнуть от скуки можно. По всему дому свечей понаставила и бормочет что-то у образов, молится. Зло своё, видать, отгоняет.
Лучше бы она дома осталась… Вот здесь и пошло все не так. В проклятом сельском клубе. Марина плохо помнила, что было дальше. Смутными отрывками, как к ней подошли познакомиться ребята примерно её возраста, предложили пивка, и Маринка согласилась, плевалась потом с дешевого пойла, но пила и смеялась насильно, понимая, что тут вряд ли можно купить что-то нормальное.
Ну, и к черту все. Она хотела напиться до беспамятства, забыть хотя бы на ночь, что ей придется жить в этом болоте не один месяц с чокнутой бабкой, бормочущей о зле и о проклятиях. Деревенские её не впечатлили. Скучные, отсталые и неотёсанные. Не богатыри, а так - отребье.
А потом она увидела ЕГО, не похожего на этих отстойных, тупых идиотов. Одет иначе. Держится в стороне. На неё все время смотрит. Сама к нему подошла. Танцевала с ним, и голова кругом. Не понимала от чего: то ли от коктейлей, которыми парень ее щедро угощал, то ли от губ его чувственных, растянутых в улыбку искусителя. Она не могла определить даже цвета его глаза- парень был в бейсболке и в капюшоне. И она плохо могла различить черты его лица – спасибо пиву и коктейлям. Он не лез к ней, не лапал, только смотрел на нее так, как никто и никогда раньше. Она пила из горла бутылки какой-то алкогольный напиток, который он где-то достал для неё. Все тело превратилось в невесомое облако счастья и кайфа, и Марине хотелось секса и танцевать…танцевать и секса. Вот с ним. С этим парнем со странной улыбкой, и когда позвал с ним уйти – она пошла, не задумываясь.
Дальше полный провал. Она очнулась уже в подвале под эту проклятую музыку и пение. В голове дикая тяжесть. Больной урод намешал ей какой-то дряни там в клубе.
Он подпевал, и голос ублюдка был глубоким, с нотками стальной ненависти, замораживавшими кровь в жилах. О, Господи, почему он с ней так? Ведь Марина его не знает! Она ничего плохого ему не сделала. Да, и никому в своей жизни, кроме Марата. Но это не он. Марина была уверена, что татарин тут ни при чем. Он, конечно, ревнивый псих, но был у него свой какой-то кодекс чести. Не стал бы никого подключать – скорее, сам бы измывался над ней, но не позволил никому прикоснуться к своей бывшей. Любил её, боготворил просто. Сейчас она явно понимала это. Шмотки дарил, за которые подруги вкалывали круглосуточно на работе после универа. Марину даже раз свозил на море. Только с ним она и увидела, что мир куда шире их городка.
Нет, определенно Марат не имел отношения к тому кошмару, в котором она очнулась. Кто-то другой медленно и с особым удовольствием погружал её в него всё глубже и глубже.
Этот ад начался для нее с музыки и с его голоса. Очнулась резко и сразу поняла, что не может двигаться. Как в самых страшных триллерах: кто-то привязал её, видимо, к стулу, хотя она не была уверена, так как её окружала полная тьма. И на горле удавка. Только пошевелится, и сразу дышать нечем. Потом она поняла, что глаза у неё завязаны, а в первый момент закричала от страха, решив, что ослепла.
А затем…он перестал петь, и она услышала его спокойный, почти бархатный голос, от которого подкосились бы колени…если бы она могла чувствовать их.
- Ты всегда была слишком громкой, Марина. Веди себя потише.
Это были первые слова, которые она от него услышала, но мурашки по телу от них появлялись даже сейчас при воспоминании. Тогда в клубе. Вот что было странным – он не сказал ей ни слова. Только когда она громко смеялась, пока он вел ее в сторону леса, закрыл ей рот ладонью, и она услышала его шепот «тсссс, не шуми». Теперь-то она знала, что это была угроза, но тогда не смогла понять этого. Выпивка в огромных количествах окончательно отключила ей мозги.