– А что тут можно сказать? – Он повернул голову в сторону кровати: – Пил много, может быть, разволновался чрезмерно. Знаешь, Геннадий Евсеевич, сделаю вскрытие – скажу точнее.
– Ему, кстати, делали операцию на мозге. Это могло повлиять?
Карнаухов ошарашено посмотрел на Калошина:
– Да ну?! Так-так-так! – и, как ищейка, взявшая след, бросился к покойному, сдернул простыню и, схватив его голову одной рукой, стал вертеть ее, как мяч, перебирая пальцами другой руки, взбитые в сальные клочки, волосы. Потом повернулся к Калошину: – А ведь точно, есть! – разогнувшись, потер руки: – Надо скорее отправить его ко мне. Распорядись, Геннадий Евсеевич! Чем раньше, тем лучше, – и пошел, бормоча про себя: – Ну-с, голубчик, посмотрим, что там в твоих мозгах, оч-чень интересно!
Некоторое время спустя все снова собрались в кабинете Сухарева.
Моршанский, отдуваясь, пил крупными глотками минеральную воду, которую перед ним поставил хозяин кабинета. Дубовик насмешливо, через прищуренные ресницы, посматривал на потеющего толстяка. Калошин про себя отметил, что немного завидует майору, который умеет в любой ситуации быстро взять себя в руки и разрядить любую обстановку. Впрочем, и сам мог похвастать своей выдержкой, но иногда все же сдерживался с трудом, хотя явно не показывал этого перед подчиненными, чем и снискал у них уважение к себе. «У него школа другая, более высокий уровень подготовки» – тут же мысленно успокоил себя майор и подключился к разговору.
– Что бы мы сейчас не говорили, пока не узнаем результатов вскрытия, все может быть пальцем в небо. – Дубовик пристукнул обеими ладонями по столу. – Так! Предлагаю не распаляться, а взять тайм-аут на это время. Передохнем?
Моршанский хотел было возразить, но только вяло махнул рукой:
– Валяйте! Делайте, что хотите! – и прилег на кожаный диван, положив толстую голову на жесткий валик.
Через некоторое время позвонил Карнаухов и, прервав их кратковременный отдых, предложил приехать в морг.
– То, что я вам покажу, для меня загадка, – говорил он, ведя по слабо освещенному коридору морга Дубовика и Калошина. Распахнув дверь, ведущую в прозекторскую, он приглашающим жестом показал внутрь помещения. Оперативники, задерживая дыхание, подошли к столу, на котором лежал вскрытый труп сантехника. Карнаухов, насмешливо глядя на их синеватые лица, подсвеченные длинными люминесцентными лампами, прикрыл тело покойного и указал рукой на стол с приборами.
– Пойдемте туда. – Он ловко вынул пинцетом из стеклянной чашки кусок размозженного мозгового вещества и разложил его на гладкой поверхности. – Этот кусочек кровавой массы был некогда мыслящим аппаратом вашего Чижова. Разорвано в нем все, а это нехарактерно для инсульта, скорее похоже на внутренний взрыв, что меня и заставило приглядеться к нему внимательнее. Так вот, в эту ткань вкраплены частички инородного тела, они все неправильной формы, как если бы это были части разорвавшейся мины, только необыкновенно маленькой. К сожалению, должен констатировать, что мои технические возможности на этом и ограничиваются. Вам, товарищи офицеры, решать, что делать дальше с этой кашей. Я же могу ее только заморозить.
Калошин взглянул на Дубовика. Тот стоял, зажав виски пальцами и прикрыв глаза, при этом стараясь задерживать дыхание. Потом резко повернулся и пошел на выход, крикнув на ходу Карнаухову:
– Замораживай и береги, как зеницу ока. Можешь даже спать здесь, и ни одна живая душа не должна знать об этом.
Уже на улице Калошин вдруг заметил, как сильно осунулось лицо Дубовика, и понял, каких усилий стоило тому поддерживать свой боевой дух. Тогда он взял на себя смелость, и, подойдя к нему почти вплотную, спросил, вкладывая в свои слова как можно больше бодрости:
– Коньяк есть? Я бы выпил.
Дубовик поддержал его сразу же:
– А давай! Сразу по сто! – и широко улыбнулся, вызвав у Калошина ответную улыбку.
Весь вечер и ночь они вместе с Сухаревым и Моршанским, а позже и присоединившимися к ним Воронцовым и Гулько, пили, не пьянея, курили, дыша уже одним табачным дымом и не замечая этого, поочередно дремали на сухаревском диване, спорили, матерясь, и пытались решить головоломку, которую им загадал коварный и хитрый противник.
В конце концов, все несколько подрастеряли пыл – устали. Сухарев открыл окно, и свежий воздух раннего утра ворвался в заполненный тяжелыми запахами кабинет, бодря тело и приводя в порядок мысли. Дежурный принес свежий горячий чай.
– Знаете, мы все достаточно колоритно всю ночь выражали свои мысли и мнения, но не слушали и не слышали друг друга. Пыл остудили, теперь можем спокойно рассуждать, – Дубовик круговым движением руки предложил всем занять места за столом. – С вашего разрешения, – он обратился к Сухареву и Моршанскому, – возьму на себя главную задачу. Буду анализировать все известные факты с самого начала, а вы, если с чем-то не согласны, говорите – будем обсуждать. Дело зашло настолько далеко, что мы не можем распаляться на пустяки. Боюсь, что вчера нам подкинули не последний подарок. Самое страшное, что мы до сей поры не знаем причины всех убийств. Она одна, это ясно, исключая гибель молодых людей. Это мы уже обсуждали и вопрос закрыли. Начнем плясать от печки. Некто, дадим ему условную кличку «Лорд», прибывает в нашу страну в начале войны с определенной миссией. Человек недюжинных способностей и талантов. Где-то на пути к своему пункту назначения, – а это Москва, – он встречает доктора-психиатра Шнайдера; по всей вероятности, убивает его, завладевает его документами. Можно допустить, что настоящий доктор мог даже рассказать кое-что о себе случайному попутчику, чем тот в дальнейшем и воспользовался. Скорее всего, он не предполагал оставаться в К*** надолго, но обстоятельства сложились для него весьма благоприятно, и если предположить, что целью этого человека были некие эксперименты, то в клинике все к этому располагало, особенно учитывая контингент лечебницы. Нам теперь доподлинно известно, что там проводились операции на мозге. Это подтвердила санитарка Пескова, работавшая в то время медсестрой непосредственно с «Лордом», она же ближе всех его знала, поскольку имела с ним любовную связь, что сама не отрицает. Она же видела, как к «Лорду» приходил незнакомец, причем, разговаривали они по-немецки, значит, вполне логично предположить, что это был либо засланный в тот момент, либо уже легализованный, агент. Не будем забывать, что в то время ещё шла война, поэтому появление подобного лица вполне возможно, хотя и недопустимо. – Дубовик встал из-за стола, похрустел затекшими суставами и по своей привычке стал расхаживать по кабинету.