Объединение белых с неграми - это была грозная опасность, которая заставляла трепетать всех рабовладельцев. Джон Браун был первый белый, руководивший восстанием в пользу негров. Но за ним, быть может, стоят еще сотни и тысячи белых, которые подымут всех черных рабов против угнетателей?
Послали в Кеннеди-Фарм - сделать обыск и захватить все бумаги, какие найдутся в доме.
Между тем смеркалось. Вышли вечерние газеты с описанием гражданской войны в Харперс-Ферри. На улице бушевали пьяные "ричмондские серые", страсти расходились, слышались выстрелы, кто-то пел национальный гимн, из боковой улочки доносились крики и звон разбитого стекла: там храбрые патриоты громили лавчонку свободного негра. Губернатор счел необходимым сказать речь, дабы успокоить взволнованные умы. Он вышел на веранду гостиницы. Однако крикуны там, на улице, никак не хотели успокоиться, и губернатор трижды взывал к ним:
- Славные сыны Виргинии!..
Он поздравил виргинцев с победой над внутренним врагом и заверил их, что впредь никто не посягнет на законы Соединенных Штатов. В глубине души губернатор был далеко не уверен в этом.
Из Кеннеди-Фарм привезли ковровый чемодан, полный писем и документов. При свете оплывающих свечей губернатор и стряпчий Эндрью Хэнтер просмотрели часть бумаг. Тут были карты штатов с обозначением числа черного и белого населения, текст Временной конституции и письма многих, лично известных присутствующим почтенных людей. Сомнения быть не могло: позади Брауна стояла большая, сплоченная конспиративная организация.
Утром 19 октября Джона Брауна, находившегося все еще в беспамятстве, повезли под усиленной охраной моряков на станцию. Рядом с ним на телеге лежал тяжело раненный Стевенс. Связанные Император Грин и Коппок шагали позади, в цепи солдат. Угрюмая, молчаливая толпа провожала арестованных до поезда. Их везли в чарльз-таунскую тюрьму, где через неделю оставшиеся в живых брауновцы должны были предстать перед судом Соединенных Штатов.
Раны Джона Брауна еще не успели затянуться, когда начался суд над "бунтовщиками из Харперс-Ферри". Столь лихорадочная спешка была понятна: властям Виргинии, всему Югу да, наконец, самому президенту Бьюкенену было необходимо как можно скорее покончить с этим опаснейшим "безумцем" Брауном, вытравить из памяти людей всякое воспоминание о нем и о событиях в Харперс-Ферри, стереть с лица земли всех последователей Брауна.
Америка и на Севере и на Юге была охвачена сильнейшим волнением. Впервые белый выступил с оружием в руках на защиту негров. Он взял с собой сыновей, и два из них погибли в борьбе за свободу черных. Имя Брауна склонялось на все лады. Одни видели в нем пророка, посланного освободить негров, другие утверждали, что он честолюбец, преследующий свои личные цели. В сенате и палате представителей при имени Брауна республиканцы и демократы лезли друг на друга с кулаками.
Общественные страсти подогревались газетами. Журналисты Юга вопили о попустительстве аболиционистам, напоминали о восстании Ната Тернера и предрекали новые кровавые мятежи. Джона Брауна они рассматривали как представителя мощной организации, готовящейся ниспровергнуть существующий строй. Газеты северян отдали должное личной храбрости капитана Брауна, но расценивали выступление в Харперс-Ферри как безумную и никчемную затею. Между тем ходили слухи о брожении среди негров. За несколько дней в Чарльз-Тауне и других местах штата произошло несколько пожаров. Один раз сгорела рига богатого плантатора, в другой - склады табака и сахара, принадлежавшие крупному торговцу. Жители были настроены панически и убеждены, что негры жестоко отомстят за своего вождя.
Все это заставляло правительство Соединенных Штатов торопиться с судом. Кроме того, через несколько дней заканчивалась судебная сессия, и до следующей сессии пришлось бы ждать шесть месяцев. А держать Брауна полгода в тюрьме - это значило бы держать динамит, который каждую минуту мог взорваться. Ни один из "сынов Виргинии" не хотел рисковать этим.
Судья штата, Ричард Паркер, получил секретное предписание вести следствие и суд в ускоренном порядке. 25 октября Джон Браун и его бойцы предстали перед следственным судом Чарльз-Тауна.
Весь путь от тюрьмы до здания суда был оцеплен войсками.
Несколько пушек были направлены на толпу, запрудившую улицы. Все эти предосторожности принимались якобы для того, чтобы не допустить расправы народа с арестованными; на самом же деле власти штата боялись нового выступления и того, что друзья захотят силой освободить Брауна из тюрьмы.
С лязгом отворяются железные двери тюрьмы, толпа подается вперед, неясный гул пробегает по рядам. На пороге появляются двое: высокий, весь обвязанный бинтами белый и молодой негр, заботливо поддерживающий его за плечи. Так вместе они спускаются по ступенькам на улицу, и белый громко стонет от боли. За ними следует еще один негр, стройный и подтянутый, и позади всех, об руку с бледным юношей, идет тот, на кого устремлены взоры всей толпы: старый человек с окровавленной белой повязкой на лбу.
Зал суда тонул в сизом дыму бесчисленных трубок и сигар. В немытые окна виднелись куски серого неба и такого же серого двора. В этом суде обычно разбирались мелкие земельные тяжбы фермеров, долговые дела, пьяные драки... Впервые стены суда увидели такое собрание государственных чиновников, представителей печати и адвокатуры.
Казалось бы, зачем вести следствие, назначать судебное разбирательство, если все дело и без того ясно и конец Брауна заранее известен последнему мальчишке в стране? Но Америка хотела утвердить за собой славу самой демократической и либеральной страны в мире. Здесь каждый человек имел право быть судимым судом Союза и казнимым главным палачом штата.
Капитана и его бойцов встретили гробовым молчанием: только изредка слышались громкие плевки: это жующие табак упражнялись в своем искусстве.
Клерк зачитал имена подсудимых: Джон Браун, Аарон Стевенс, Эдвин Коппок - белые... Шильдс Грин, Джон Копленд - негры...
Здесь не было еще Кука и Хэзлета, которых искали по всем ближним штатам, так как полагали, что они не могут бежать далеко. Власти считали их одними из главных заговорщиков. Через несколько дней Кука и Хэзлета нашли в Пенсильвании и привезли в ту же чарльз-таунскую тюрьму.
Поднялся секретарь суда.
- Имеют ли подсудимые защитников или хотят, чтобы защиту назначил суд?
Все подсудимые устремили глаза на своего капитана. Браун встал, крепко держась за спинку скамейки. Но он сказал не то, чего от него хотел суд.
- Виргинцы, - начал он, - я не просил пощады, когда меня взяли, я не просил вас тогда пощадить мою жизнь. Но губернатор штата Виргиния заверил меня, что надо мной будет честный суд. Если вы жаждете моей крови, вы можете в любой момент получить ее без этого издевательства, именуемого судом. У меня нет адвоката, я не в силах с кем-либо советоваться, я ничего не знаю о состоянии моих арестованных товарищей и не могу заботиться о своей собственной защите. Память изменяет мне, здоровье мое еще не восстановилось. Существуют обстоятельства, говорящие в нашу пользу. Я привел бы их, если б нас судил честный суд. Но, если все сводится к форме - суд для казни, вы можете избавить себя от хлопот. Я готов к моей судьбе. Я не требую суда. Я прошу даже, чтоб не было ни этой карикатуры на суд, ни оскорблений - ничего подлого и бессовестного. Я настаиваю, чтобы меня избавили от судебного издевательства.
Я не знаю, для чего ведется это следствие и какую пользу извлечет из него страна. Хуже этого издевательства ничего нельзя было выдумать. Только трусливые варвары так оскорбляют тех, кто попал к ним в руки...
Браун, тяжело дыша, опустился на скамейку. Полное молчание встретило его слова. Он говорил перед глухой, враждебной стеной. Капитан обвел глазами публику. Синие фраки, военные мундиры, золотые цепочки на жилетах, модные клетчатые панталоны - он был во власти правящего класса Юга, и его речь - горячая, живая - оставила этих людей равнодушными, как будто он говорил на мертвом языке.
Судья бесстрастным голосом предложил назначить двух защитников от суда - мистера Ботса и мистера Томаса Грина. Оба были виргинцы, добросовестные и лишенные всякого таланта. Во всяком случае, их прежде всего интересовали те доллары, которые они получат за свое выступление в суде. Четверо подсудимых без возражений согласились передать им свою защиту. Они просили лишь о том, чтобы каждого из них судили порознь. Один Джон Браун остался безучастным; он сидел, низко опустив голову, и, казалось, дремал.