Для школьниц, выписывавших «Beatles Monthly», Йоко Оно должна была превратиться в нечто среднее между разведенной американкой Уоллис Симпсон, прибравшей к рукам британского престолонаследника, и Берил Формби, которая не выпускала из «ежовых рукавиц» своего мужа–подкаблучника Джорджа, артиста мюзик–холла из Ланкашира. Однако в мире живописи и музыки Оно уже приобрела известность второй Трейси Эмин, чему способствовали ее выставки с такими экспонатами, как шахматы с набором фигур только белого цвета или яблоко, на ценнике которого стояло «200 фунтов», а также представление в ливерпульском «Bluecoat Chambers», где посетители собирали осколки только что разбитого ею кувшина. Другие эскапады включали в себя обертывание коричневой бумагой статуй на Трафальгарской площади, сочинение книги «Grapefruit» — пособия по выставлению себя в глупом виде — и, разумеется, съемки фильма «Bossoms».
Йоко также пыталась выступать в роли исполнительницы поп–музыки и даже отослала пленку с записью фирме «Island», которая специализировалась на необычной этнической музыке. Однако свою нишу она отыскала в музыкальном авангарде при помощи вокальной «гимнастики», которая в значительной мере основывалась на всхлипах хора и необычных сочетаниях звуков у таких современных «серьезных» композиторов, как Шенберг и Пендерецкий, а также на строго хроматической классической японской музыке.
Более того, в компании джазовых музыкантов, в частности Орнетт Коулмен, она изображала голосом солирующую трубу на концерте в Кембриджском университете в одно из воскресений марта 1969 года. У ее ног спиной к публике сидел Леннон, либо держа электрогитару у микрофона — что приводило к режущим уши всплескам эффекта обратной связи, — либо забавляясь с каким–либо электронным инструментом и производя различные эффекты для сопровождения импровизаций датского саксофониста Джона Чикай, ударника Джона Стивенса, а также криков, завываний и козлиного блеяния Йоко.
Они являлись средоточием пристальных взглядов студенческой аудитории, которая казалась безгласной и неподвижной фотографией. Незначительное меньшинство внимательно слушало, одновременно пытаясь не обращать внимания на неизбежно возникавший вопрос: «Разве такое может кому–то нравиться?» Как–никак все стоящие на сцене — даже Джон Леннон — были артистами, и поэтому становилось понятно, что чем сложнее воспринять эту музыкальную какофонию, тем более «художественной» она должна считаться в богемных кругах.
После вежливых хлопков, сопровождавших окончание выступления, основной привлекательностью вечера стала возможность важно порассуждать о том, как это было «интересно», и о возможностях «спонтанной музыки», щеголяя такими именами, как Орнетт, Джон Кейдж, Эдгар Варезе и Лючано Берио. В прежние времена, когда джаз закрыл перед Beatles многие концертные площадки, именно такую пафосную атмосферу не выносил Леннон: чувство презрения и превосходства по отношению к тем, кому это не нравилось, или к тем, чье восхищение имело «неверную основу».
Тем не менее, ему было приятно одержать верх над Маккартни в соперничестве, которое началось между ними в незапамятные времена. Когда Beatles переселились на юг, Пол утер ему нос, обосновавшись в самом центре Лондона, тогда как сам Джон обитал в Вейбридже. Первенство Пола усилилось его знакомством с Берио после посещения концерта его авангардной электронной музыки, состоявшегося 23 февраля 1966 года в лондонском Итальянском институте. В тот вечер Джону было слишком тяжело преодолеть долгие и все более ненавистные мили, отделявшие Лондон от его дома в Суррее.
Джон участвовал в этом кембриджском концерте безумной музыки в пику Полу. Тот же мотив прослеживается в альбоме Леннона и Оно «Unfinished Music No 1: Two Virgins», на конверте которого были помещены их фотографии в обнаженном виде, привязавшие Джона к Йоко крепче, чем любое обручальное кольцо. В соответствии с мрачноватой модой этот конверт вызывал ассоциации с фотографией на обложке «The Freewheelin' Bob Dylan» 1963 года, где небрежно одетый Боб неторопливо прогуливался по улице Нью–Йорка под руку со своей тогдашней подружкой. Леннон и Оно не очень старательно демонстрировали, что они почти не отличаются от остальных, однако основная цель «The Virgins» подчеркивала пропасть между создателями альбома и обычной толпой — или, как они выражались, между «нами двоими и массой просто остальных», — к которой в скором времени пара станет причислять также Ринго, Пола и Джорджа.