Близкие Джона Леннона никак не могли уразуметь, как может демонстрировать пенис тот самый человек, который еще три года назад прошипел: «Ты не должен этого делать перед девушками!» — когда вместе с Синтией и Харрисонами на одной из лондонских вечеринок столкнулся с пьяным Алленом Гинсбергом, на котором были одни трусы — причем на голове.
Это было еще до того, как в жизнь Джона вошел LCD. Возможно, «Two Virgins» уходит корнями в приступы вызванного наркотиками саморазрушения личности. Вместе с Йоко они начали употреблять героин, который среди музыкантов стал считаться более сильным стимулятором творческого процесса, чем галлюциногены. Дебют Дэвида Боуи в чартах 1969 года «Space Oddity» был воспринят многими как хвалебный гимн героину, а песня «Sister Morphine» Марианн Фейтфул передавала скорее тягу к героину, чем чувство вины наркомана. Новая звезда Линда Ронстадт хвасталась, что «может петь лучше после того, как сделает уколы героина в обе руки». Тем не менее, многие музыканты с глубокой враждебностью относились к наркотикам, выражая их неприятие как в интервью, так и на дисках — примером может служить «Cocaine Decisions» Фрэнка Заппы, направленная против стимулятора, наиболее распространенного среди музыкантов в 70–х годах.
Вполне возможно, что поведение Джона не только было связано с употреблением наркотиков, но и имело отношение к святому Франциску Ассизскому, который иногда читал проповеди обнаженным, рассматривая это как акт благочестивого самоуничижения. Такого рода заявления были в его духе, но именно Леннон, а не Франциск Ассизский говорил редактору «Melody Maker» Рею Коулмену: «Я пытаюсь жить так, как жил Христос. Уверяю вас, это непросто». Более того, за два месяца до тайного выхода «Two Virgins» — и всего за день до того, как в Уэйбридже он публично заявил о своей любви к Йоко — Леннон якобы пригласил Маккартни, Харрисона и Старра в комнату для совещаний их фирмы «Apple» и объявил себя мессией. Он совсем не шутил.
Джон убедил Пола написать посвящение для обложки «Two Virgins», в котором Леннон и Йоко назывались «святыми». Но Пол и его новая подруга Линда Истмен — известный в шоу–бизнесе фотограф из семьи американских адвокатов — были, по слухам, возмущены всей этой ситуацией.
Из остальных пар наиболее открыто в защиту Леннона выступили Ринго и Морин. По поводу конверта «Two Virgins» Ринго выразился так: «Джон верен себе. Все просто». Йоко стала «incredible» (невероятной). Теперь в этом не сомневался никто. «Мы будем рады, если люди поймут, что она не пытается стать пятым «битлом», — добавил Старр. Правда, 12 лет спустя, когда во время кремации Леннона они подходили к Йоко, чтобы выразить свои соболезнования, он якобы кому–то шептал: «Именно с нее все это началось». Это показывает, что он изменил высказанное в 1971 году мнение, что amour Джона не повлияла на его преданность группе. «Ринго был немного растерян, — делает вывод Клаус Фурман, — потому что близость Джона с Йоко слегка расстраивала его. Джон и Йоко были единым целым, и ему трудно было это принять».
В отличие от него Джордж Харрисон не испытывал никакого смущения. Однажды он больше не смог сдержать своего негодования по поводу того, что Йоко играет все большую роль в разрушении «Apple». Именно она беседовала с Фредди Гэррити! Джордж ворвался в кабинет Йоко и Джона и с порога высказал свои претензии. Упомянув Боба Дилана среди тех, о ком нелестно отзывалась Йоко, Харрисон начал жаловаться на присутствие «дурных флюидов» в империи Beatles, которые он связывал с приходом Йоко. «Мы оба слушали молча, — вспоминал Джон, — и я не ударил его. Не знаю, почему».
Вскоре экстравагантные жесты Джона — вплоть до того, что он официально сменил свое второе имя с «Уинстон» на «Оно» — привели в замешательство и тех, кто не входил в круг близких друзей и поклонников Beatles. Возможно, даже самые разумные журналисты подхватили глупость с «мессией» из–за того, что в начале декабря 1969 года в «Daily Express», а затем в нескольких местных газетах появилось сообщение о том, что Леннон «рассматривает» предложение сыграть главную роль в готовящемся к выходу мюзикле «Jesus Christ Superstar» — но только при условии, что Йоко будет играть Марию Магдалину. Все это стало неприятным сюрпризом для композитора Эндрю Ллойда Уэббера и поэта Тима Раиса, бывшего помощника директора компании EMI, который тут же ответил гневным опровержением.