Я шагаю в его объятия. «Я в порядке, спасибо».
Он одобрительно мычит.
«Прости, что я ударила тебя по лицу», — шепчу я.
«Не надо». Отступая назад, он проводит двумя пальцами по порезу на губе и подмигивает мне. «Я заслужил это. И я сожалею о том, что сказал».
Я пожимаю плечами. «Думаю, ты был прав». Тогда я была стервой, но надеюсь, и он, и Лоренцо видят, как сильно я изменилась.
«Нет», — говорит он, качая головой. «Ты никогда не была стервой, Джоуи. Просто выживала».
Лоренцо обнимает меня за плечи и коротко целует в щеку. «Ди говорит, что твой правый хук — это то, чем можно гордиться».
Данте смеется. «Эти уроки с Тони приносят плоды».
«Эй, я научил ее делать правый хук», — вмешивается Макс.
«Конечно научил». Я улыбаюсь ему. «Это был урок номер один».
«Ну, ты проделал чертовски хорошую работу, обучая ее, compango, — отвечает Данте, и мое лицо краснеет от гордости.
«Она чертовски мощная», — деловым тоном говорит Макс, и мои щеки вспыхивают еще ярче.
«Тогда вы позволите мне разобраться с Виктором?» — спрашиваю я, отвлекая их внимание.
«Не одна», — говорит Макс, и мои братья кивают в знак согласия.
«Возможно, ты с Максом сможешь с ним справиться, если вы этого хотите. Но тебе не обязательно это делать. Никто не будет думать о тебе хуже, если ты позволишь нам разобраться с этим. У нас у всех и так достаточно крови на руках. Нет нужды пачкать и твои руки», — добавляет Лоренцо.
«Мне нужно это сделать, Лоз. И я не боюсь небольшой крови или того, что нужно сделать. Я бы убила его в том доме, если бы у меня была хоть половина шанса».
Мой старший брат слегка кивает мне в знак одобрения. «Конечно, ведь ты Моретти до мозга костей, Джоуи».
Их поддержка заставляет меня чувствовать себя непобедимой. Как будто они наконец видят во мне женщину и настоящего члена этой семьи, а не маленькую девочку, которой нужна защита.
Стоя у комнаты, где держат Виктора, Макс спрашивает меня, все ли со мной в порядке.
Я всегда ненавидела подвал и то, как он пахнет сыростью, гниением и смертью. Но, полагаю, я изменилась больше, чем думала, потому что сейчас все, о чем я могу думать, — это как попасть в эту комнату и заставить Виктора Пушкина заплатить за все, что он со мной сделал. За все, что он сделал с моей семьей, с Генри и Эшем, даже с Моник.
Я киваю и облизываю губы, чувствуя вкус крови в воздухе, словно змея, чующая свою добычу. Я больше никогда не буду чьей-либо добычей. Я Джоуи Моретти, услышь мой гребаный рев. Адреналин гремит во мне, когда Макс отодвигает засов. Протянув руку, он включает свет, прежде чем мы заходим внутрь. Единственная лампочка висит на потолке в центре комнаты, освещая холодную бетонную камеру, в которой нет никого, кроме прикованного к полу русского.
Виктор встает на колени, стонет и моргает от яркого света, пока его глаза привыкают после многих часов кромешной тьмы.
Услышав, что мы входим в комнату, он начинает ругаться по-русски, выплевывая слова, полные ненависти и яда.
«Разве можно так разговаривать с дамой?» — спрашивает Макс.
«Она не леди», — рычит Виктор, плюя мне под ноги. «Грязная шлюха».
Я закатываю глаза. Да, я такая грязная шлюха, что он хотел меня для себя. Но Макс не оценил его всплеск и со всей силы пнул Виктора в живот, заставив его согнуться пополам. Он громко стонет, его лоб упирается в холодный бетонный пол на несколько секунд, прежде чем он хрюкает и снова поднимается. Он смотрит на Макса, его глаза выпячиваются из глазниц, и каждая вена на его шее напрягается, когда он дергает свои путы.
«Еще раз назовешь ее так, и я отрежу тебе язык. И единственная причина, по которой я не делаю этого прямо сейчас, — я хочу услышать, как ты молишь мою девчонку о пощаде, когда она будет отрезать от тебя кусочек за кусочком», — говорит Макс с довольной ухмылкой. Затем он протягивает мне охотничий нож из кармана. «Он весь твой, детка».
Моя рука дрожит, когда я беру у него нож, но его пальцы касаются моих, и его прикосновение заземляет меня. Он подмигивает. Ты можешь это сделать, он шепчет.
Моя рука сжимает рукоять лезвия, и мое сердце колотится, когда я подхожу ближе к Виктору. «Эй, придурок».
Он поднимает голову, натягивает цепи и выпускает пену изо рта. «Глупая девчонка». Он громко смеется, показывая зубы, испачканные свежей кровью.
«Может, и так, но это ты прикован цепью в моем подвале, придурок».
«Прикован!» — кричит он, натягивая их. «Ты бы не посмела бросить мне вызов, если бы я не был в цепях. Жалкая». Он снова плюет, и капля кровавой слюны падает мне на ботинок. Я чувствую напряжение в Максе даже отсюда, но он отступает и позволяет мне справиться с этим, и я люблю его за это еще больше.