Он шел и шел, пока не добрался до густого леса. Здесь он спрятался за дерево и разразился отчаянными рыданиями. О, какая это была мука, какое глубокое отчаяние! Раскрылся склеп его воспоминаний, и призраки минувшего вышли терзать его. Как ужасно было видеть, чем он был раньше и чем никогда не станет вновь — видеть Онну, сына и себя — прежнего, мертвого. Эти образы простирали к нему руки, взывали к нему через бездонную пропасть. Как ужасно было знать, что все это ушло навек и только он еще корчится и задыхается в грязном болоте своей низости.
Глава XXIII
Ранней осенью Юргис снова двинулся в Чикаго. Раз на сеновалах уже нельзя было согреться, бродяжничество утратило для него всякую прелесть. Подобно тысячам других, Юргис тешил себя надеждой, что, прибыв в город пораньше, он опередит поток других безработных. В башмаке у него было запрятано пятнадцать долларов. Эту сумму спасла от хозяев пивных не столько его совесть, сколько боязнь очутиться без работы в зимнее время.
В компании с другими бродягами он отправился к городу, забираясь с ночи в товарные вагоны и рискуя в любую минуту быть вышвырнутым с поезда на полном ходу. Добравшись до Чикаго, он отделился от остальных, так как у него были деньги, а у них нет, а он собирался в предстоящей борьбе думать только о себе. Он намеревался вложить в нее весь приобретенный опыт, устоять и выйти победителем. В ясные ночи он будет спать на скамье в парке, в фургоне, в пустой бочке или ящике, а в дождь или холод устроится на нарах какой-нибудь десятицентовой ночлежки или заплатит три цента за право посидеть всю ночь в коридоре дешевой гостиницы. Он будет питаться в закусочных, платить за обед не больше пяти центов и сможет продержаться так месяца два, а за это время он наверняка найдет работу. Конечно, ему придется проститься с летней чистоплотностью, потому что из первой же ночлежки он выйдет весь покрытый насекомыми. В городе ему негде даже умыться, разве что он будет ходить к озеру, но оно все равно скоро замерзнет.
Прежде всего он отправился на сталелитейный завод и узнал, что его место там давно занято. То же повторилось и на заводе сельскохозяйственных машин. От боен он решил держаться подальше. Теперь он человек одинокий, говорил он себе, ему не нужна лишняя обуза, и когда он найдет работу, то будет тратить весь свой заработок только на себя. Он начал долгий и бесплодный обход фабрик и складов. Он бродил целый день с одного конца города на другой и всюду заставал десятки людей, опередивших его. Он следил также за газетами, но больше уже не попадался на удочку сладкоречивых агентов. Вовремя своих скитаний он достаточно наслышался об их приемах.
В конце концов, однако, потратив на поиски около месяца, он нашел работу именно по газетному объявлению. Требовалось около сотни рабочих, и, хотя Юргис подозревал надувательство, он все-таки пошел, так как это было близко. Очередь растянулась на целый квартал, но из-за угла как раз в это время показался фургон, люди расступились, и Юргис, воспользовавшись случаем, прыгнул на освободившееся место. Толпа угрожающе зашумела, соседи попытались выбросить его из ряда, но он начал ругаться и поднял крик, который мог привлечь внимание полисмена. Тогда остальные уступили, зная, что полисмен, вмешавшись, разгонит их всех.
Часа через два Юргис вошел в комнату и очутился перед сидевшим за столом толстым ирландцем.
— Работали уже когда-нибудь в Чикаго? — раздался вопрос, и Юргис, то ли по внушению своего ангела-хранителя, то ли потому, что он сильно поумнел за последнее время, ответил:
— Нет, сэр.
— Откуда вы?
— Из Канзас-Сити, сэр.
— Рекомендации есть?
— Нет, сэр. Я простой чернорабочий. У меня крепкие руки, сэр.
— Мне нужны люди для тяжелой работы, под землей. Мы роем туннели для телефона. Может быть, это вам не подходит?
— Я согласен, сэр, это мне вполне подходит. Сколько вы платите?
— Пятнадцать центов в час.
— Я согласен, сэр.
— Хорошо. Пройдите в ту комнату и сообщите там ваше имя.