В одиннадцать часов собрание окончилось, и бездомные слушатели опять очутились на снегу, бормоча проклятья по адресу тех немногочисленных предателей, которые пошли на эстраду каяться в своих грехах. До открытия полицейских участков оставался еще целый час, а у Юргиса не было пальто, и он был слаб после продолжительной болезни. За этот час он чуть не погиб. Ему пришлось бегать что было мочи, чтобы поддерживать кровообращение. Вернувшийся к зданию участка, он застал там перед входом огромную толпу. Был январь тысяча девятьсот четвертого года, когда в стране наступали «тяжелые времена» и газеты каждый день сообщали о закрытии все новых фабрик. Ожидалось, что к весне около полутора миллиона рабочих окажется на улице. Бездомные ютились всюду, где только можно было укрыться от непогоды, и перед дверьми полицейского участка люди дрались, как дикие звери. Когда помещение заполнилось до отказа и двери закрылись, половина толпы осталась на улице, в том числе и Юргис со своей больной рукой. Теперь он был вынужден истратить еще десять центов, чтобы попасть в ночлежный дом. Он сделал это с болью в душе; была уже половина первого, и он напрасно убил весь вечер, сидя на молитвенном собрании и ожидая на улице. Он знал, что из ночлежки его выпроводят уже в семь часов утра — там были откидные нары, и всякого замешкавшегося сбрасывали на пол.
Так прошел один день, а мороз держался целых четырнадцать. Через шесть дней у Юргиса не осталось ни цента, и тогда он пошел просить на улицах милостыню.
Он начинал очень рано, как только на улице появлялись первые пешеходы. Выйдя из пивной и убедившись, что поблизости нет полисмена, он подходил к сострадательному на вид прохожему, рассказывал ему свою грустную историю и выпрашивал мелкую монету. В случае удачи он бежал за угол на свою «базу» согреться, и, видя это, его жертва клялась, что никогда больше не подаст нищему ни одного цента. Сердобольный прохожий не задумывался над тем, куда еще Юргис мог бы пойти при данных обстоятельствах и куда он сам пошел бы на его месте. В пивной Юрте мог получить не только более обильную и сытную еду, чем в ресторане за те же деньги, но и выпить заодно рюмочку, чтобы согреться. Кроме того, он мог удобно устроиться у огня и поболтать с приятелем. Ведь в пивной он чувствовал себя, как дома. Для содержателей пивных было обычным делом обеспечивать нищих едой и домашним уютом в обмен на выручку от их промысла. А кто еще в городе сделал бы это, включая и самого сердобольного прохожего?
Казалось бы, в роли нищего Юргис мог рассчитывать на успех. Он недавно вышел из больницы, выглядел совершенно больным и не владел одной рукой. Кроме того, он был без пальто и дрожал от холода. Но, увы, снова повторялась история честного торговца, доброкачественный товар которого вытесняется с рынка ловкой фальсификацией. Юргис был просто неумелым любителем, который вздумал тягаться с организованными, действующими по всем правилам искусства профессионалами. Он прямо из больницы, но ведь это обычная история, и как он может это доказать? У него рука на перевязи, но на такую уловку не пошел бы и сынишка профессионального нищего. Он был бледен и дрожал — его конкуренты пользовались гримом и изучили искусство стучать зубами. Правда, он был без пальто, но можно было побожиться, что на этих людях нет ничего, кроме рваного халата да пары холщовых штанов, — так ловко они умели прятать под ними надетое в несколько слоев шерстяное белье. Многие из этих профессиональных попрошаек были отцами семейств, жили в удобных домах и имели счет в банке. Некоторые из них, уйдя на покой, занимались тем, что обучали других секретам ремесла или посылали на улицу детей. У некоторых руки были плотно привязаны к телу, а в рукавах болтались набитые ватой обрубки. Они нанимали какого-нибудь маленького заморыша, который протягивал за них шапку. У других не было ног, и они передвигались по улицам на тележках, третьи были осчастливлены слепотой, и их водили хорошенькие собачки. Менее удачливые калечили себя, обжигали химическими веществами, вытравляли на теле ужасные язвы. Вдруг на улице вам попадался человек, протягивавший к вам палец, полусгнивший и посиневший от гангрены, или другой с воспаленными багровыми ранами, выглядывавшими из-под сползших грязных повязок. Эти вконец отчаявшиеся люди были подонками городских трущоб и по ночам прятались в сырых подвалах пустых полуразрушенных домов, в притонах, в тайных курильнях опиума, вместе с погибшими женщинами, проститутками самого низшего разбора, с женщинами, которых их содержатели выгнали на улицу умирать. Ежедневно полиция сотнями хватает их на улицах, и потом эти люди с жуткими, распухшими, звериными лицами, покрытыми коростой, заполняют полицейскую больницу, похожую на преисподнюю в миниатюре. Все они находятся в различных стадиях опьянения, хохочут, орут, визжат, лают, как собаки, верещат, как обезьяны, бредят и в безумии кидаются друг на друга.