— Агтул Кацепт Каутль, бать, — поправил я его.
— А, ха-ха, да-да, его самого, — хлопнул меня по плечу старик. — Ну так что, поможешь по старой дружбе?
— Конечно, помогу, бать, какие вопросы? — Ответил я. — Только дела с Старейшинами реши.
— Договорились, — встряхнув меня своей могучей рукой с искренней улыбкой на лице, ответил батя. — О, и ещё, Лёх, мы в деревне на пару дней задержимся. — Морда деда стала ещё более наглой и довольной, — а у меня там две бочки креплёного, едреного вина…
— И-и-и-и… — ухмыльнулся, покосившись на того я.
— И я так давно с нормальными мужиками не пил.
Мы оба, как два алкаша-дегенерата, поняв друг друга, захихикали.
— Нажраться в ночь Агохлу и Оноха в окружении горячих… — оборвал я нарочно фразу.
— Знойных и жадных до членов кошечек… — дополнил её старый изврат.
Дед вновь рассмеялся, и я, чувствуя, как от предвкушения сегодняшнего вечера у меня краснеют щеки, так же, по-дебильному, ехидно ржу. Вот оставалась она во мне, эта животная, грязная тварь, сходившая с ума от вида женских тел. Кто-то, в какой-то передаче говорил, что мужчины в Африке со временем привыкают к наготе окружавших их голых женщин. Они-то привыкали, но вряд ли от этого члены их перестали исполнять свои обязанности. Вот и тут старая песня о самом главном.
Некоторое время мы с ним ещё поговорили ни о чём, посмеялись с ничего. После, слово за слово, перешли к делам более важным. Тем, на которые я лично мог влиять, и в свободное от работы время уделял всего себя.
— Племя растёт очень быстро, и бараков вижу, вы тут понастроили. Твоя инициатива? — спросил батя.
— Бесплатное жильё, фонд социальной защиты, поддержки ветеранов, все дела… — пошутил я, и дед вновь расхохотался.
— В этом ты, конечно, молодец. Вижу и частокол ставить начали, только объясни, какого хрена огороды у тебя внутри, а не за пределами частокола? — спрашивает Добрыня.
— Посевы от диких животных защитить хотел, — ответил я.
— Уже понял, что нужно переделать? — Глядя на моё вновь слегка покрасневшее лицо, спросил дед. — Построить стену, помост вдоль неё, вынести вперёд башни, чтоб не возникло слепых зон. Всё это работа не из лёгких. Всё нужно просчитывать, оценивать, враг непременно будет искать слабости. И чем длиннее стена, тем легче их найти. Сам понимаешь, длинную стену во время осады и штурма защитить сложнее, чем короткую. Чем короче стена и выше на ней концентрация обороняющихся, тем сложнее нападающим её взять штурмом. Оставь пространство внутри стен для тех, кто действительно нуждается в защите, а огородам за стеной, заборчик сплести можно. Это всяко легче, чем обносить его высоченной стеной. — Спокойно, без лишней агрессии и пафоса, дед, нагой, разбивает кучку с песком, притаптывает, затем, подняв с земли прутик, начинает рисовать. Используя карту из головы, на песке он выводит и обрисовывает наш город. При этом высказывает свои предположения о том, где, что и как лучше сделать, уточняя, с каких сторон может наступать враг, затоптав посевы, с какой стороны возвышенность и где ограда помешает дозорным выполнять свою работу. Он предложил мне сразу несколько довольно крупных, хорошо просматриваемых с вышек участков. В конце я думал, он скажет застроить вспаханную, перекопанную и засаженную землю, но вместо этого батя тихо произнёс:
— Слишком большой и важный участок ты оттяпал… Как соберете урожай в этом году, в следующем вынесите огороды за пределы. Не хочется, чтобы такой труд пропадал за зря. И ещё, курятники с другой скотиной оставляйте внутри, можете даже у стен. Мясо — это вам не овощи, — растить долго, трудно, а потерять можно всё поголовье и в считанные минуты.
— Как скажешь, — со всем смерился и согласился я. Мне бы хотелось как-то поспорить, да смысла даже не видел. Старик говорил по делу, даже голоса не повышая. Явно учил меня и при этом не хотел оскорбить или задеть.
К счастью, дальше всё плохое для меня закончилось, и мы с Добрыней перешли к проверке «новостроек». Домики небольшие, с одноуровневыми, хорошо засланными листвой кроватями, кое-какими подушками, сделанными при помощи шкур, перьев, тряпок, ниток и листвы. Также у каждого такого домика рядышком стоял туалет, а напротив — умывальник из полого внутри куска дерева с затычкой, вытащив которую, начинала литься вода. В таких вот домиках без окон, но с дверями, жили пленницы. Они же пополняли запасы воды, они же после себя выносили дерьмо, если деревянный ящик, идеально подходивший для такой же деревянной тачки, вдруг заполнялся. В общем, усилиями моими и не только удавалось поддерживать минимальный уровень чистоты в рядах пленных. У жителей, селившихся в собственных шатрах, также всё шло своим ходом. Кто-то, поглядев на жильё пленников, также соизволил начать строить своё. Кто-то, не изменяя традициям, жил в шатрах, а кто-то, плюя в синий потолок, укрывшись пышным хвостом, продолжал ночевать под звёздным небом. В праве выбора, где жить, в Федерации все были свободны. При этом, нуждаясь в воительницах, что следят за пленниками, мало кого пришлось упрашивать переезжать в стены деревушки. Все сами знали, где безопаснее, где лучше смотрят за детьми, лучше кормят, да и на самом деле просто веселее. Каждый вечер кто-то пел, кто-то пытался создать какую-то музыку, а кто-то, подыгрывая, пританцовывал, подвывая на одну из лун. И всё это — под бормотание стариков, рассказывавших детям истории из своей молодости, ну и конечно же, под сценки «иномирских актрис», с радостью развлекавших себя и других при помощи театральной игры и постановок. Окультуривание, разграничение понятий добро и зло шло полным ходом. Порой, когда удавалось покинуть пределы стен или за ними пообщаться с кем-то из наших, казалось, я словно и вправду в отпуск попал, в желанный Тайланд. Только не в шумный город, на улицу, наполненную дешевыми морковками, а куда-то в деревню, отдалённо стоящую где-то в зелёных, вечно шумящих джунглях. Если бы не эта треклятая война, не Республика, не…
Артиллерийская канонада, залп, последовательный, из более чем десяти орудий раздался на противоположном от республиканской крепости берегу. «Помяни говно, вот и оно!» В поселении атмосфера тут же изменилась. Мирно отдыхавшие в своей компании отряды Добрыни тотчас повскакивали на ноги, а сам старик, велев присмотреть мне за его бочками с вином, тут же пошёл кого-то искать. Паники или криков не было. Всё строго организовано, из режущего звука — лишь подвывание пары испуганных малышей, которых мамочки в скором порядке забрали из вечерних «яслей».
Внутреннее чутьё подсказывало, что ночной оргии в окружении знойных, служивых и покорных хищниц можно не ждать. Подтверждением тому стало появление в городе гончьих. Одну из которых несли на руках. При виде их у деда изменилось выражение лица.
— Что у вас там, блять, произошло⁈ — тяжёлой поступью, спеша к своим раненым, злобно кричал он. — Я же велел не вступать в бой!
— Мы и не вступали, командир! — передавая пострадавшую в руки помощниц Марии, говорит Гончья. Вслед за ними в лагере показались ещё несколько раненых, в этот раз кто-то из Кетти.
— Тогда почему… по кому стреляли пушки? — спрашивает дед.
— По джунглям, командир, по джунглям! — говорит Кетти. — Они просто взяли и выстрелили из всех орудий по береговой линии. Их ядра с цепями разрывали деревья, кусты, щепки и камни летели во все стороны. Слава небесам, никто не погиб, но раненые… — Кошка поглядела на пострадавших, а после на своё предплечье, пробитое куском дерева.