Ещё и Аукай в последнее время что-то как-то стала держаться от меня подальше. Может, забеременела случайно? Помнится, в момент передачи рыбы я так знатно её отблагодарил, что уходила она на дрожащих ногах. Хотя, это конечно вряд ли бы сказалось негативно, на нашем с ней общении. С слов той же Путьчитвай, уже через две недели- максимум месяц должна прибыть загадочная эскадра кораблей. От настроя командующей которой и будет зависеть, кем мы придёмся для Империи.
Сидя в главном шатре, доме Олай, в который после отбытия старухи меня насильно переселила Кисунь, я по сотому разу перечитывал все имевшиеся письма. Донесения с фронта, просьбы к поселению, сводки о том, что нужно и чего не хватает. Глазу моему не было позволено упустить любую, даже самую маломальски важную просьбу, ведь от неё тоже могли зависеть чьи-то жизни. Под мурчания Кисунь, её ленивые попытки подразнить меня или навязчивые предложения мне «отсосать», кое-как, мозгом усталым и затуманенным в очередной раз пробежался по отчёту с излишком сухой-солёной рыбы. Все так устали от неё, а ведь именно морепродукты наш главный ныне рацион. Многие отказывались от «ебучей воблы», как один раз назвал её Добрыня, прося именно у меня любого мяса. Многие целыми семьями отказывались от неё, умоляя хоть о какой-нибудь зелени.
Как и другие, я тоже не знал, куда её деть, разве что на хуй выкинуть и не думать об этой дряни, от которой уже и у самого язык сильно пострадал. Короче, выбора нет, вновь придётся давить на Аукай, вызывать к себе, всучить ей бесполезное, никому не нужное дерьмо и взять обещание, что она с приходом кораблей сможет «воблу» обменять на полезные нам продукты и предметы.
На автомате я вытаскиваю лист местной, изготовленной по рецептам Добрыни, очень хреновой бумаги. Чернил кальмаров хватает, а вот листы блокнотов с донесениями мы уже почти все исписали, приходилось использовать всё имеющееся. От деревянных табличек и до вот таких вот серых, некрасивых, хрупких, самодельных листов бумаги.
Время было позднее, измарав лист, почти закончив писать послание, внезапно вспомнил, кому я писал, вспомнил — она не умеет читать на нашем, и, сообразил, что Аукай просто нужно позвать, и та примчится. Без бумажек и прочей хуеты.
— Бля-я-я-я-я… — отложив лист, понимая, что зря перевёл бумагу и чернила, собираюсь отойти ко сну, упав рядом со своей Кисунь, как тут же у входа в шатёр замечаю, как отодвинулась шторка. Внутрь промелькнула тень. Некто, едва не перейдя на бег, приближался ко мне. В последнее мгновение от испускаемого свечами света замечаю, как нечто блестнуло в правой руке незнакомки.
Кинжал занёсся над моей головой!
— Стража! — схватив кипу листов, на автомате, как щитом, закрылся от удара я.
Глава 2
Сильный удар сверху. Толща бумаги встречает лезвие; от давления противника я опять падаю на стул, и в ту же секунду нож разрезает макулатуру, скользнув лезвием по моей правой руке.
— Стра!.. — Едва я пискнул, вновь попытавшись встать, мне в челюсть прилетает ахуенно быстрый удар с ноги. Кувыркнувшись через стол, падаю на шкуру, задираю голову и вижу… в глазах троится… Три убийцы с ножами борются против троих, кинувшихся мне на помощь Кисунь. Убийца чудовищно сильна; с трудом поднявшись, хочу было дать дёру, но вижу, что малая проигрывает. Подсечкой её сбивают с ног; сейчас зарежут!
С места, в прыжке, кидаюсь на убийцу, заваливаю на стол, получая несколько режущих, обжигающих тычков в лицо.
— Агтулх!
В шатёр врывается Рабнир. Лежа на противнике, я вижу её испуганное лицо, чувствую, как удар за ударом в меня втыкают нож. То были лишь мгновения: пара пропущенных ударов, заплывшие кровью глаза, пылающее лицо, плечи и шея, спина… Прошло всего несколько секунд — с десяток не больше. Тварь подо мной обезоружили, скрутили, а я… ощущая, как тело покрывается чем-то влажным, просто сполз на пол, лежал и хватал кубами воздух. Глаза… я ничего не видел; щиплет и горит всё: от шеи до плеч и спины. Вот, блять… как так-то, за что? Кисунь, ты же цела… да?.. а малыш, я ведь спас вас, поступил как мужчина?..