Оценив ситуацию, Добрыня делает следующие выводы: За Лёху добрые пятьдесят семь процентов всей армии. За самим Добрыней процентов тридцать, и то, если узнают, что придётся идти против воли Агтулха, будет в разы меньше. Оставшиеся тринадцать — либо молокососы из мелких, только присоединённых племён, либо слуги Оукай и тех, кто присмыкался исключительно перед главами других семей. Чтобы по-настоящему править и побеждать, не оглядываясь на малых старейшин, Добрыни требовался контакт с Империей. Ему нужны были наёмники, солдаты, сражающиеся за деньги, которым плевать на религию и чужие нравы. Личная гвардия Добрыни хорошо подчистила старый могильник. Второй отряд, который якобы должен был защищать наследие Кетти, тоже направлялся в склеп за богатствами, и… гибель его, а также пропажа остатков драгоценностей, очень огорчили старика. С золотом он мог как подкупить республиканок, дав им золото, земли, и обещания о безопасности в обмен на помощь, так и, в случае надобности, закупиться боеприпасами, обновить арсенал торгуя с империей. Теперь же кто-то бесцеремонно спиздил добрую половину всего золота, и для воплощения собственных идей в жизнь ему предстояло вычислить, кто это сделал. А после так же взять и ограбить «грубияна». Добрыня собирался использовать свой личный, верный отряд, поступить так же, как поступили слуги Крысинии, в чужие земли заслать диверсионную группу, с которой он хотел отправиться и сам. Его не устраивало положение, где бабье войско, обоссав колени от одного ранения своего «короля», тут же бросило оружие. Пока они бездействовали, враг мог обрести веру в себя; он укреплялся, готовился к новой битве, а племя…
— Гребанные бабы, — Выгуравшись, подозвал к себе возрастную Кетти старик. — Соберите наших. Возьмите рагосскую форму, их оружие, мешки; в одни напихаем пороха, во вторые спрячьте луки и колчаны со стрелами.
Старая воительница Кетти, хоть и была до конца верна Добрыни, но, как и другие, чуть-чуть да верила в Агтулха и в то, что его раны могут лишить отряд удачи и благословения.
— Главнокомандующий, я исполню любой ваш приказ, только прошу, услышьте, действовать сейчас, вести разведку у врага слишком опасно. Врагу улыбнулась удача; он нанёс удар по столпу веры всей федерации.
Добрыня, переоценив верность своей подопечной, замер. Фраза: «Приказы не обсуждаются» тут была бы слишком грубой. Всех волновал Агтулх, поэтому старик и собирался сыграть на «повесточке дня».
— Разведка? — Нахмурив брови, сжал кулаки Добрыня. — Какая на хрен разведка! — Во всеуслышанье, рявкнул он на подопечную, а после гневно окинул взглядом всех, кто ещё был рядом. — Они попытались убить Агтулха Кацепта Каутль; они подняли руку на моего СЫНА!
Добрыня ревел, словно разъярённый медведь, хрипящим голосом он пробудил в сердцах поникших воительниц интерес.
— Я иду не разведовать, не взрывать, поджигать или рушить. Я охвачен праведным гневом, иду убивать, резать, топтать и калечить всех, кто, прикрываясь личиной Кетти и Чав-Чав, как истинные крысы, ударил из-подтишка. Вдумайтесь, самки федерации, до чего докатился наш враг. Они пытались убить не вас, не меня, не какую-то знатную суку из старейшин… Они пытались убить Агтулха!
Именем своим, именем Главнокомандующего войск Добрыни, я клянусь, что не отступлю и отомщу Республике! И вы… сёстры, матери и дочери… Пусть ярость в ваших сердцах, ярость благородная, вскипает как вода; сейчас нам объявлена новая война, война народная, священная война!
Слушая Добрыню, с лицами, на которых читалась жажда мстить, женщины берутся за оружие. Поднимаются с земли даже те, кто не так давно высказывался о желании также отправиться в столицу. Имя Агтулха Кацепта Каутля священно. Все об этом говорили, и теперь, когда кто-то посягнул на их святыню, когда попытался отнять будущее целой страны, позиция Добрыни в этом вопросе вызвала нужные ему чувства и эмоции у аборигенов. Никто более не повернулся к нему спиной; после этой речи подобное могло объясняться лишь одним — трусостью. Как самка не могла не отомстить за своего раненого, растерзанного другой самкой самца, так и Федерация не могла позволить кащунственным действиям Республики остаться безнаказанными.
Добрыня знал, что почти все любят Агтулха, и теперь, используя эту любовь, старик объединил войско, дал ему новую причину для битвы, убийства и своего собственного омоложения. Как наркотик, вызывающий привыкание и зависимость, так собственная сила, чувство лёгкости, радости, уверенности в себе и своих руках всё сильнее дурманила разум Добрыни. И чем выше становился его уровень, тем больше жизней приходилось отбирать ради достижения заветного уровня. Для Добрыни уже давно прошёл тот день, когда он жаждал полной победы и спокойного мира. Теперь именно война, её продолжение и бесконечные битвы с Республикой, а в дальнейшем, быть может, и с Империей, стали его главной целью.