- Заговорщики, господин президент? Кто же еще?
- Ты дубина стоеросовая! Ты! Это тебя надо под суд отдавать как вредителя и врага государства. Тебя!
Грохот знал, что от страха можно описаться. Поэтому сложил руки на паху. И слегка надавил. Только этого еще здесь не хватало!
- Чтобы сегодня же все были выпущены. Тебе понятно, чекист долбанный? И отчитаешься.
- Понятно. И генералов? Генералов тоже?
- Ты что, совсем дурак? Генералов-заговорщиков и их ближайших приспешников оставить и вести следствие. Повторяю: ближайших приспешников, а не полуслепых старух и сопливых ребятишек. Можешь идти! Свободен!
Грохот стал пондиматься. Руки от паха не убирал.
- Хотя погоди! Подождешь в приемной, мой секретарь приготовит тебе список, кто должен сидеть. Остальных выпустить! Немедленно! Черз час чтобы были свободны!
Грохот вышел из треугольного кабинета, как на ходулях. Ноги отказывались сгибаться. Байда зашел в тайную комнатку. Улыбнулся.
- Видел, какой идиот. Еще бы немного и пересадил бы все население. Вот с кем приходится работать. Ты хочешь спросить, зачем я его держу на столь высокой должности? Да, не умен. Но предан и душой, и телом. Скажи я ему: прыгни со скалы, и прыгнет, на задумываясь. А знаешь, как я его нашел. Однажды приехал смотреть, как мостят дорогу. Но все, само собой, вытянулись в струнку, поедают меня глазами. Потом будут рассказывать домашним и близким, что видели самого президента и он от них стоял в полушаге. Ну, всё, как и должно быть. Я-то уже привычный к этому.
Байда, когда увлекался, начинал размахивать руками. Гуль отодвинулся, чтобы не получить по носу. Байда этого не заметил.
= Но один из них буквально пожирал меня глазами. Это был Грохот. Какие твои соображения на счет судебного процесса над заговорщиками?
- Процесс должен быть открытым.
Гуль говорил, что так будет лучше. Сделай процесс закрытым, и пойдут слухи, что это президент мстит своим бывшим генералам. А так вот всё перед вами, как на ладошке.
Глава двадцать седьмая
Судят генералов-заговорщиков
Свидетели выступали один за другим, читали показания, допрашивали обвиняемых. Кто-то пытался юлить, оправдаться, свалить вину на других. Другие были вполне искренни. Или казались такими.
Но все ждали выступления генерала Ворона, который стоял во главе заговора. Будет ли он каяться, просить о помиловании, этот гордый, жестокий, умный человек? Ворон сидел в железной клетке с тремя десятками своих сообщников. Лицо его было каменным, как у сфинкса. И нельзя было догадаться, что он испытывает и чувствует. С другими он не общался. Внимательно слушал все выступления. Судей это пугало. От Ворона можно было ожидать какого угодно сюрприза. Один из судей даже предложил не давать Ворону слова.
Ворон поднялся. Мгновение он молчал, переводя взгляд от судей на тех, кто сидел в зале. Наступила тишина. Перестали шептаться. Все смотрели на генерала. Ворон поправил воротничок рубашки и проговорил тихо. Но все его услышали, потому что очень хотели услышать.
- Ваша честь! Я прошу пригласить для дачи показаний Кнопку и Келю. Это рабочие, которые разбирали эшафот после казни. Думаю, что их показания вас очень заинтересуют. Они откроют то, что от всех тщательно скрывается.
Вошли двое коренастых молодых мужчин. Они были малорослы, широкоплечи, круглолицы. Если сильно не присматриваться, то можно было их принять за братьев-двойняшек. Но один постоянно улыбался, показывая железную фиксу, а второй был хмур, казалось, что он на что-то постоянно сердится. Они вдвоем встали за кафедру. Немножко потолкались и замерли.
- Вы должны говорить правду и тллько правду. За дачу ложных показаний вас ожидает уголовная ответственность. Что вы хотите сообщить суду? – строго проговорил судья. – Кто первый начнет?
Кнопка и Келя переглянулись. Наверно, решали, кому из них начать. И одновременно раскрыли рот. Но тут же замолчали. Кнопка толкнул Келю: мол, ты говори. Келя кивнул.
- Мы это… - начал Келя. – Ну, в общем, нас послали на следующий день после этого…ну, казни, значит, разобрать этот самый, ну, эшафот. Мы вдвоем, ну, с друганом, вот этим, Кнопкой его зовут, стало быть того, ну, разбирали, значит, этот эшафот. Эшафот-то с казненным сжечь должны. Только в тот день такой, значится.дождь был, потом настоящий водопад. Вода, стало быть, чуть не по колено стало. Тут неделю надо было ждать, чтобы, стало быть, просохло. Вот и приказали нам разбирать всё, стало быть. «А куда,- спрашиваем, - доски, столбы, значится?» - «Да куда, куда? – говорит полковник Шнырь. Полковник Шнырь, значится, руководил этим делом. – Да куда хотите! Мне это дело по барабану. Хоть себе заберите, хоть пропейте! Мне сказали, чтобы всё было убрано, чтобы на этом месте было чистое поле. Никаких следов не оставалось. Как всё уберете, еще и метлами пройдитесь. Чтобы шик и блеск!» А что, глядим, доски ровные, струганные, столбы крепкие, никакой гнильцы. Гладкие, без заусенцев, хоть задницей на них катайся. Завидные столбы! Сгодятся в хозяйстве. У Кнопки вон свинарник – плюнь и развалится. На честном слове держится. Того и гляди свиньи не сегодня-завтра разбегутся. И где их потом собирать?