Оливер скосил на неё глаза, но не было похоже, что она шутит.
— Не веришь?
— Верю, но... Просто не могу представить, что кто-то захочет изучать этих тварей.
— Зря ты так. Я их очень люблю. У меня дома десять видов, двенадцать особей. Хочешь взглянуть?
Оливер судорожно сглотнул, и ответом ему был тихий смех.
— Извини. Шучу, конечно. Если и лечить арахнофобию такими экстремальными методами, то надо делать это постепенно.
За неспешным разговором Оливер и не заметил, как они приехали на место. Дом был небольшим — наверное, спальни на две, — из светлого кирпича и стоял чуть в отдалении от других зданий.
— Ты снимаешь дом? — спросил он, мягко останавливая машину у ворот в гараж — у Аяко был свой автомобиль, но два дня назад она сдала его в ремонт.
— Нет, купила на деньги от продажи дома в Японии, — обескуражила она его честностью.
— Ты не собираешься возвращаться домой? — спросил он и тут же едва не прикусил язык — наверняка, ей такой вопрос показался грубым.
— Пока не планирую. — Аяко отстегнула ремень безопасности. — Я бы пригласила тебя на кофе, но, сам понимаешь — десять видов, двенадцать особей...
Оливер поспешил кивнуть, но, увидев, что она уже взялась за ручку двери, выпалил:
— Мы могли бы... могли бы сходить куда-нибудь вечером.
Аяко замерла, явно застигнутая врасплох, и несколько мучительно долгих секунд смотрела вперед. Потом она повернула к нему лицо и снова улыбнулась — на этот раз печально.
— Прости, Оливер. Я... не готова сейчас к отношениям. Мне бы хотелось, чтобы между нами осталось всё по-прежнему.
— Да, конечно. — Кажется, сердце упало куда-то вниз. — Извини, не хотел ставить тебя в неловкое положение.
— Ничего, это ты меня прости. Увидимся завтра на работе, — произнесла она, уже выходя из машины. Оливер наблюдал, как она скрывается за белой дверью, и чувствовал внутри сосущую пустоту. Лучше бы его сожрал тарантул.
***
Аяко прислонилась спиной к двери и перевела дыхание. С улицы послышался шум шин — наверняка это Оливер разворачивался и уезжал прочь. Интересно, как он посмотрит на неё завтра?
Оливер... Два метра роста, каштановые кудри и изумительные серые глаза — словом, предмет воздыхания всех учениц и половины учительниц. При этом — удивительно неловкий и застенчивый в свои тридцать лет. Очаровательно застенчивый. Обладатель острого ума и шикарного, мускулистого тела — как у всех серферов, покоряющих волны не первый год. Много гибких мышц. Много вкусных гибких мышц...
Она тряхнула головой, отгоняя прочь лишние мысли. Нет, она не должна сближаться с коллегами — слишком опасно. От размышлений её отвлек тихий шелест лапок по полу — навстречу ей спешил большой мохнатый паук. В груди разлилось тепло. Она присела и протянула к нему руки.
— Как ты выбрался, малыш?
Паук вскарабкался на её ладонь, приятно щекоча кожу, и Аяко поднесла руку к лицу — мохнатые лапки коснулись её щеки, точно детская ладошка.
— Нет, так не пойдет. Давай вернем тебя на место.
Коридор привел её вглубь, в самую дальнюю часть, где располагалась просторная, размером со спальню, кладовая, из-за которой она и купила этот дом, почти не торгуясь. Аяко вытащила из-под рубашки ключ на тонкой серебристой нити и открыла дверь.
Свет из коридора высветил переплетение нитей — тонких, как волос, и толстых, как веревка. Их было так много, что, сплетаясь, они образовывали целые полотна, на которых можно было лежать. Паутина тянулась отовсюду: с потолка, изо всех углов, с пола. Кое-где нити сбивались в плотные коконы разных размеров.
Когда она появилась на пороге, на неё тут же устремились тысячи взглядов — малышей было много, от самых крошечных, с ноготь мизинца, до самых больших, размером с тарелку. Аяко улыбнулась, чувствуя, как проходят все тревоги, и посадила малыша на ближайшее переплетение нитей. Детки ползли к ней, желая прикоснуться, и она протягивала к ним ладони — тоже соскучилась за день.
Вдруг раздался слабый стон где-то слева — Аяко повернулась в ту сторону и нахмурилась. В левом углу, в особо плотном переплетении, висел человек — сухая, истончившаяся кожа натянулась так сильно, что, казалось, кости вот-вот прорвут её насквозь. Аяко подошла ближе — паутина расступалась перед ней, малыши взбирались на плечи, руки, цеплялись за ноги. Человек приоткрыл глаз под воспаленным веком — неожиданно ярко-голубой — и слабо дернулся, издав ещё один стон. Аяко коснулась его щеки и почувствовала кость. Ни намека на каплю жира. Отдернула руку и покачала головой. Опять придется ехать в другой город, искать бар...