- Ладно, не раскисай, - проронил бодро Верхоланцев. - Главный тут я.
Спустя четверть часа, когда фургон остановился возле местной гостиницы, мы прошли в холл, поднялись на третий этаж. Верхоланцев ещё раз оглядел меня и постучал в дверь.
Представить не мог, что в гостинице провинциального городишки могут быть такие номера. Потолок метров двадцать высотой, украшенный лепниной, люстра из позолоченной бронзы, окно во всю стену с полуколоннами. Другая половина номера отгорожена изящной колоннадой, над которой находился балкон с ажурным ограждением. На светло-жёлтом паласе стояло несколько мягких диванов и кресел цыплячьего цвета с ярко-синими подушками. Среди всего этого великолепия я не сразу заметил хозяина, который на фоне громадных интерьеров выглядел карликом. Он вальяжно развалился в одном из кресел, выставив огромное брюхо. На стеклянном столике рядом цвёл натуральный экзотический сад - ваза ярких цветов и огромное блюдо с фруктами.
Верхоланцев подошёл к нему, уселся рядом и.
- Вот, наш новый Франко Лампанелли.
- И где вы такое чмо болотное откопали? - лениво проворчал Розенштейн.
Взял со столика бутылку с янтарно-коричневой жидкостью, налил в пузатый бокал, и никому не предлагая, выжрал половину. Мерзкий гоблин.
- Давид, он идеально подходит. Похож на Северцева. Ты видел пробы? Переснимем пару сцен и почти без задержек пойдём дальше. Талантливый. Звезда саратовского театра драмы.
- Очередной твой племянник? Или сын незаконнорождённый? - хрипло заквакал, что означало смех.
- Прекрасный вариант, лучше ничего не найдём, - не слушая его, продолжал бубнить Верхоланцев.
- Пятьсот деревянных и пусть гуляет.
- Давидик, но у нас же массовка столько получает. Парня надо заинтересовать, давай пятьсот зелёных.
- Ты спятил, Дима? За такое говно пятьсот баксов? - зевнув, сказал Розенштейн таким тоном, будто покупал пучок завядшей зелени на базаре.
Безумно захотелось приложить его по лысине, ярко блестевшей под светом шикарной люстры.
- Давид, Северцев тебе дороже обходился, - возразил Верхоланцев.
- Северцев был звезда, - Розенштейн воздел толстые, как сардельки, пальцы к небу, то есть к украшенному лепниной потолку. - Одно имя все окупило бы, а этот пацан ничего делать не умеет. И ничему не научится. Ну, если он тебе так нравится, плати ему сам. Из своего кармана.
- Хорошо. Только тогда мой гонорар возрастёт на штуку. В сутки. Или я ухожу из проекта. Давид, мы будем снимать кино или не будем снимать кино? Мы уже в простое три дня. Твою мать, чего ты ломаешься, как девка красная?
Розенштейн выпятил пузо и потянулся за бутылкой.
- Ребята, подождите меня в фургоне, - сказал Верхоланцев.
Лифшиц, схватив меня за рукав, потащил к выходу с такой скоростью, будто убегал от стаи чертей. Я лишь успел слышать, как Верхоланцев, перейдя на сплошной мат, бурно убеждал Розенштейна.
Мы просидели в фургоне около часа, Лифшиц угрюмо молчал. Откинувшись на спинку мягкого сиденья, я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Когда отъехала дверь, мы синхронно повернули головы. Верхоланцев был навеселе, но по выражению лица сразу понял, он доволен. Главреж с большим трудом влез в фургон и плюхнулся напротив меня.
- Выбил я тебе ставку, - проронил он устало. - Будешь мне по гроб жизни обязан. Чтоб я ещё так унижался, козлина, - тихо пробурчал он себе под нос.
Я содрогнулся, услышав мелодию гимна Советского союза, ну то есть гимна России. Все равно, когда слышу эту музыку, на ум приходят слова, которые услышал от бабушки: «Нас вырастил Сталин на верность народов». У Верхоланцева не дрогнул ни один мускул на лице.
- Все сделали? Точно? Ладно, - выловив из кармана мобилу, спросил он. - Верстовский, соберись, - добавил он мрачно, засовывая телефон в карман. - Едем кино снимать.
Через полчаса фургон остановился, я вылез наружу и увидел длинное помещение без окон, со стенами из бетона, где в ряд стояло ещё несколько машин. Верхоланцев вылез и, не сказав ни слова, быстро ушёл.
- Пошли, - сказал Лифшиц. - На съёмочную площадку.
Я шагнул в дверь, открытую Лифшицем, и замер от удивления - мы словно оказались на улице американского городка, выстроенного в стиле начала прошлого века - низкие домики, яркие неоновые вывески на английском. Единственным отличие от настоящего было отсутствие неба. Где-то над головой маячил потолок. Представляю, сколько вбухали бабок в создание подобных декораций. Не проще было найти натуру? Мы свернули в незаметный переулок, вошли в дверь, оказавшись в коридоре, по которому, громко переговариваясь, сновали люди.