Ну, что я говорил? Так и есть. Стоило немного сместиться в сторону, и Машка предстала перед взглядом во всей сомнительной красе восемнадцатилетней девчонки-нигилистки. Единственное, насчёт всхлипываний попал пальцем в небо — Машка сейчас настолько сурова, что рыданий от неё не дождёшься. Максимум всхлипнет и шмыгнет носом, но и только. И случилась с ней сия метаморфоза довольно давно, месяцев пять-шесть назад. Если обратиться к моему собственному опыту депрессий, скорее всего, именно тогда она и «перегорела» — осознала и приняла смерть родителей и собственное незавидное положение в этом жестоком мире. А так да, коленки обнимает и смотрит в никуда. И взгляд, что характерно, абсолютно пустой. Аж жутью обдало, когда на него случайно наткнулся. Хорошо хоть, Машка на меня среагировала: встрепенулась, и в глаза вернулась осмысленность.
— Маш?
— Чего припёрся?!
Показная грубость, призванная замаскировать тщательно скрываемую боль. Плавали, знаем. Но это ничего, это даже хорошо, потому что прогнозируемо. Теперь бы ещё из равновесия вывести и развести на откровенность. А на форму плевать, потерплю, не барин. Уже больше года как.
— Может, расскажешь, что это было? — как можно спокойнее поинтересовался я.
Знали бы вы, с каким трудом оно мне далось, это самое спокойствие!
— Да пошёл ты!
Хм… и это тоже ожидаемо. Ладно, попробуем с другой стороны зайти.
— Может, на кровать переберёшься? Неудобно с твоей макушкой общаться.
— А тебе не всё ли равно?!
— Представь себе, нет.
— Да неужели?! — яростно зыркнула на меня Машка. — А я-то думала, что мебелью тут работаю! Всем на меня пофиг!
— Совсем дура?! — возмутился уже я. — Додумайся ещё Лизке такое сказани!
— Не сахарная, переживёт! — огрызнулась сестрица.
— Она-то переживёт, а что насчёт тебя? — вкрадчиво осведомился я. — Вдруг обиду затаит?
— И что? Что она мне сделает?! Такая же безвольная кукла, как и я!!!
— Ошибаешься, — холодно сказал я. — Она не безвольная кукла. Она живёт полной насыщенной жизнью…
— Когда мелкие позволяют!!!
— Это её осознанный выбор. И ты прекрасно знаешь, что он далеко не самый плохой. Скорее, наоборот — практически идеальный для женщины. И семья есть, и любимое дело. Вот представь на мгновение, что она обиделась и запретила тебе видеться с Алексом-младшим и Ксюхой…
— Ты зубы-то мне не заговаривай, Алёша!
Ух, как она! Особенно вот это «Алёша» — столько презрения в довольно короткое слово затолкать это ещё надо умудриться. И ведь получилось! Хотя чего она к имени-то привязалась? Или?.. Нет, не ухватил — догадка мелькнула на периферии сознания, но и только. Рановато ещё. Слишком мало информации для выводов. Но вроде бы ведётся, что тоже плюс. Так что продолжаем в том же духе.
— А вы, Мария Фёдоровна, берега-то не путайте, — чуток добавил я льда в голос.
— А то что?! — с вызовом уставилась та на меня. — Поколотишь? Или вообще убьёшь нахрен?! А, Алексей Алексеевич? Ну давай, не стесняйся!
Чёрт, опять презрением обдала. И чего ей в моём новом имени не нравится? То, что оно новое? Хм… пожалуй. Не одобряет, значит, моего отречения. Впрочем, оно и понятно — аристократка и по происхождению, и по воспитанию.
— Хорошо подумала?
— Более чем! Лучше так, чем клетка!!!
— А не охренела ли ты, сестрица?
— Вот, молодец! Уже и глаза кровью налились! И кулаки, вон, побелели! Верной дорогой идешь, Алёша! Давай, вперёд!!!
Ха! Ну, как хочешь. В эту игру можно и вдвоём поиграть.
Не говоря более худого слова, я с решительным видом шагнул к Машке, навис над ней, с удовлетворением отметив, как она сжалась в предчувствии удара… и рухнул на койку пятой точкой. Реакция, надо сказать, превзошла все ожидания: кровать ухнула и задрожала, а Машка в ужасе вскрикнула, вжавшись боком в стенку.
— Дура ты, Машка, — устало процедил я.
Злость куда-то улетучилась, осталась лишь пустота. И глухое раздражение — и на самого себя, и на безмозглую сестрицу, и на весь мир в целом. Хорошо хоть, поддающееся контролю.