— А как ты используешь бафы без словестной команды? — озадачился Вилл.
— Не знаю. Возможно, флейта работает чуть по-другому. Вместо команды и жеста тебе нужно выдохнуть определённый звук. Для этого во флейте есть семь дырок. На самом деле, это очень сложно. Я долгое время путалась в бафах, и приходилось постоянно тренироваться. Но мы отвлеклись.
Вилл внимательно слушал.
— Сюда я пришла вместе с парнем. Если в игровом плане у нас всё было замечательно, то сами отношения были ужасны, — продолжала Исуки. — Он относился ко мне по-всякому: как к служанке, как к забавному питомцу, как к собственности, но не как к любимой девушке. Мне запрещалось всё. Решила прогуляться вечерком в одиночестве, чтобы привести мысли в порядок — стой, куда пошла, дома сиди. Какой-нибудь парень мило улыбнулся — он не лезет С НИМ разбираться, а устраивает истерики МНЕ. Сам же он постоянно тусил со своими друганами, даже в бордель захаживал. Я случайно узнала. Он главное сделал такое удивлённое лицо, мол, а что тут такого? Я же, скотина похотливая, не живых баб имею, а нарисованных. Сука.
Голос Исуки дрогнул, и она в сердцах выкинула почти пустую бутылку. Та ударилась о камушек в траве и обиженно звякнула.
— Почему ты от него не ушла? — спросил Вилл. — Я вообще вам, дамочкам, поражаюсь. Вы вроде как жалуетесь на таких парней, а потом с ними встречаетесь и терпите их поведение. Где логика то?
Исуки некоторое время молчала, отрешённо смотря вдаль.
— Ты не понимаешь, — наконец сказала она, когда её голос успокоился. — Если бы можно было так просто уйти — то все женщины бы уходили, вот где логика то. Кому-то некуда идти с ребёнком на руках. Кто-то боится преследования. Причин там навалом.
— А ты? У тебя же вроде тут нет ребёнка, да и жилищный вопрос тут относительно легко решается.
— Он решается легко, если ты можешь зарабатывать золото тем или иным способом. Я — чистый саппорт. И я полностью завишу от других. Я всё время бегала со своим парнем, и как-то с друзьями у меня не заладилось. Даже если с кем-то удавалось завязать приятельские отношения, мой «благоверный» устраивал скандалы. Люди пугались и пропадали. Вот у меня и был страх, что если уйду — пойду в неизвестность, совсем одна. Где гарантии, что мне не встретится новый уродец? А так под боком свой уродец, любимый.
Исуки снова замолчала, словно собираясь с мыслями.
— В общем, я никуда не уходила. Терпела, надеялась, что он поменяется, но всё становилось только хуже. Одним вечером мы заскочили кое-куда поужинать. Мой женишок был злой, как собака: за сто голды он не смог заточить свой топор на +6. Поэтому весь вечер он агрился и огрызался, и крышу ему мог сорвать любой пустяк. Так и случилось. Со мной просто поздоровался один из парней, которому я как-то зачаровывала предметы. Мой женишок наорал на меня и назвал распущенной соской, к которой мужики толпами ходят.
Вилл хотел было вставить комментарий, но промолчал. Исуки, шмыгнув носом, продолжила:
— Мне тогда стало очень обидно. Мало того, что я ничего не сделала, так ещё меня прилюдно выставляют какой-то дешёвкой. И тут всё одновременно навалилось. Понимание бессмысленности наших отношений. Тоска по родителям, собаке, немногим друзьям в реальном мире. Страх, что мы можем не вернуться. У меня началась истерика. Я рыдала навзрыд, а женишок лишь сильнее кричал на меня. Окружающие на нас смотрели с опаской, но никто не вмешался. Никто, кроме Марины.
— Марины? — переспросил Вилл.
— Ты её знаешь под ником МамаКулак.
— Вот значит как зовут столь грозную сударыню. Осталось узнать отчество, и можно обращаться к ней со всем уважением.
Отчество Исуки либо не знала, либо предпочла не комментировать, и продолжила:
— Она подошла к моему женишку и взяла его за шкирку, как непослушного котёнка. Отвела его в соседнюю комнату, откуда он выбежал через несколько минут весь бледный и перепуганный. Понятия не имею, что она с ним там сделала, но он проблеял что-то в духе «извини» и убежал. Больше я его рядом не видела.
Вилл, сидевший всё это время с серьёзным лицом, внезапно прыснул смехом. Исуки удивлённо на него посмотрела.
— Что? Я рассказала что-то забавное или смешное?
Вилл ответил, булькая смехом между словами:
— Да я просто представил эту картину. Грозная суровая женщина утащила мужика в какую-то подсобку на несколько минут. Не могу осуждать, ей просто захотелось любви. В подсобке она его прижала к стене, сказала «иди сюда, мой сахарный пирожок», и высунула язык, словно Чужой. Я бы тоже испугался.