Кирюха еще дёрнула.
Ну занято!.. — отозвался женский голос, но крайне невнятно и кто-то завозился.
Давно что ль? — вопросила Кирюха к «очереди».
Недавно, блин, до нашей эры, — ответила девица, выплёвывая сигарету, — член она сосёт что ли?!
Девушки засмеялись.
Я например срать хочу, — заявила девушка-у-окна («Фу», — морщилась Ю-ю) — я щас наверно прямо в коридоре нас…
Дверь туалета распахнулась, вывалились чувак с бабищей, под ручку, не очень довольные, но скорее крайне раздражённые. Девушка схватила сумку и зашла.
Вышла, с сумкой: «Ведь в натуре ведь! Обратите внимание — презер валяется» и ушла.
Девушки зашли все вместе, закрылись. Толчок один: Кирюха, взгромоздившись с ногами, раскорячившись, мощно писала на презерватив и на дерьмо предыдущей посетительницы, Джанка искала ей новую прокладку, а Ю-ю рассматривала циклопических размеров окно, громадный подоконник.
Что, Люляка, окошко понравилось?
Большое офигеть и стекло прозрачное, а если кто…
Стекло, стекло дерьмо в очко!
Ага, «если»! — на третьем этаже!
А если вон из того окна…
Кому ты сдалась, отличница! Кстати, из этого самого окошка недавно деваха одна выкинулась. Ну не деваха — ей лет одиннадцать было.
Как же она пролезла?
Да оно ведь открывалось раньше, вот это.
Жива она осталась?
Хм, тебе-то что?! Осталась, только хребет сломала, лежит теперь — всё по фигу.
А она, говорят, каждый день сюда ходила, паслась тут на всех этажах, подглядывала, дрочила на очке, лизала говно, хотела, чтоб её кто-нибудь насадил.
А никто не насадил! — гортанно закатилась Джанка.
Во-во! Трагедия! Жалко птичку, пчёлку Майку!
Ю-ю рассматривала всякие рисунки, подписи и надписи. Её особенно привлекла одна: «Крошка! если тебе 13–17 мне 17 ты красива и хочешь? здесь меня? Мне 17, я тоже крошка, тоже девушка. Позвони <номер>, спр. Ксюху, спрашивает Таня. Всё серьёзно. Потом скажу пароль».
— Что, люля, хочешь позвонить?
Лесбиянка что ли? — искривилась Ю-ю.
Ага, лезбиянка! поди чувырло такое у чувака или срачий интеллигентик какой-нибудь — несчастный, неудовлетворённый, прыщавый гандон штопаный! …или торчок!..
Ничё себе! Да ты вумная как вутка!
Вон на бачке надпись «толчок», где стрелка вниз, а исправлена на «торчок»!..
Девушки топали на остановку по яркому, жаркому солнцу, по мягкому асфальту. Из новой шикарной автозаправки пахнуло бензином.
«Юкос», «Юкос»… Это у Алсу папаша что ль заведует этим «Юкосом»?..
«Юкос», а наоборот — сок Ю!
Её сок в сортире остался!
А есть сок «Я», суперский такой, мне нравится грейфрутный.
Грейпфрутовый, дурёха, даунита хромосома! Фуфло, засифанский сок!
Может возьмём кассетку, у тебя предки как?
О’кей, только тот раз мы эту купили… «Паприку»-то, туфта какая-то…
Параша одним словом.
Возьмём покруче, не эротику, а порнушку, Люльке про лесбиянок!
Давай тогда канаться, кто пойдёт.
Ну-у! Опять выпадет Ю-ю, и она опять не пойдёт — она у нас, видите ли, стеснительная.
Ю-Ю застеснялась. И улыбнулась глупо.
— В прокате я вчера брала «Есению» и впридачу тоже какую-то эротику, мне уж и в падлу, лучше на рынке — там всем по фигу; Ю, гони бабло.
Подруги уставились на Джанку.
Мы с О.Фроловым (вообще-то его зовут Саша, а «О.Фролов» и «О. Шепелёв» — так мы фигурируем в номенклатуре нашего творческого союза «Общество Зрелища» — ведь «О» намного дебильней, чем «А» — в журнале «Черновик» его даже раз напечатали как «Олега Фролова»; Санич — тоже Саша, более того — классический Сан Саныч, отчество и было модифицировано в прославянскую фамелию, а когда мы с О.Ф. перебрали все её чудовищно извращенные модификации, то кто-то опять назвал его «Саша», но теперь это уже звучало как суперизысканная профанация; не буду воссоздавать этимологию имени «Репа», скажу только, что оно несёт в себе нечто юнисексуальное; и, наконец, главное, что я хотел сказать — какой мозг надо иметь, чтобы придумать себе псевдоним «А.Шепелёв», имея в паспорте вполне приличную, мужественную, ничуть не «шепелявую» фамилию «Алексей Морозов»??!) покупали на рынке, в знаменитом ларьке «у ковров» Ministry «Filth Pig» и Primus «Antipop», маялись от жары и жизни сей. Вдруг из-за ларька мелькнул знакомый жомпелок Ю-Ю…
Уть-уть! — пискнул несколько раз О.Ф.
Можно было подумать, что подзывают уток. Я придумал это междометие для обозначения платонического, лишь с легчайшим оттенком-сладострастия, восторга… А развратная, бессовестная Репа испортила его:
Уть-уть! — развернув весь свой брутальный большой мешок, утробно прорычал-проурчал я, но не сказал, что это своего рода моя сестрёнка; а она меня, конечно, не заметила, что и хорошо, конечно.
(У них) на кассете была надпись от руки: «Практикантка. Лесбо — 13-14-летн.+взросл. NEW». Они запёрлись в квартиру Кирюхи, запёрлись, даже зашторили все окна — было невыносимо жарко, хотя уже почти был вечер.
Девочки развалились в мягких низких креслах, потягивая сок «Я», Кирюха вытащила из холодильника банку пива. После коротких титров показали какую-то школу, уроки, перемены, диалоги — всё по-английски.
Что за фигня! Переводи, Джан, ты у нас англичанка.
Довольно долго мотали все эти школьные деньки чудесные… потом какой-то бар или клуб, две взрослые девахи, три чувака, на машине, приехали домой (всё мотали), разделись картинно, трое стали одновременно развлекаться с одной, а вторая жеманилась, догонялась сама с собой… (Это смотрели с невольным замиранием).
Ничё баба — красивая, да?
Баба! Вот этот чёрненький симпотный, только чмокает так; когда первый ее пёр — не так…
Да параша, засифан какой-то!..
Далее — ясный день — эта девушка — баба — толстенькая крашеная милашка в очках — с цветочками входит в класс. Панорама ножек перерослых лолиточек. Что-то говорят.
Урок, — говорит Джанка.
Первый раз что ли?
Что первый? (все смеются). Ну да, типа практики, «Практикантка» называется… А есть ещё «Массажистка» — дерьмо, кстати.
(Ещё мотают). Все уходят, остаются одна лолиточка и училка. («После уроков что ли?»). Сидят за одним столом друг против друга — лолиточка уткнулась в книжку, училка томно вздыхает, косясь в окно, подкрашивая и без того размалёванные губы. Ученица, хитро щурясь и улыбаясь, что-то спрашивает.
Училка, манерно жестикулируя, объясняет. (Подружки повернулись к Джанке).
Она спрашивает, что такое какой-то там французский поцелуй, про который только что прочитала, а она объясняет.
Читает дальше, опять спрашивает. Опять объясняет. («То же самое», — поясняет Джанка). Ещё сидят, училка вся прям вспотела, ученица достает леденец на палочке и мусолит его. Опять спрашивает, та отвечает, двигая губами и что-то показывая руками у рта. («То же самое», — равнодушно поясняет Джанка, и подруги взрываются от смеха, однако перематывать никто не хочет — предвкушают уже — вслывающий до громкого шуршания, внезапно оборванный на секунду смачным причмоком слова «Лаллипап!» фон сигнализирует о наступающей кульминации). Пока они смеялись, лолиточка успела окунуть чупа-чупс у себя между ножек и опять сосёт. Вдруг встаёт и они разговаривают стоя.
Она так и не поняла, дура, — переводит Джанка, — говорит училке: а вы не могли бы показать. Как так, спрашивает та. Да так, отвечает, просто.
Лолиточка протягивает чупа-чупс училке, открывает ротик, та водит леденцом по ее губам, потом во рту. Вынимает, а ученица длинным языком всё тянется за конфеткой — тут кадр пронизывает ещё один язычище-вдвое-длиннее и они одновременно лижут, лижутся, целуются — очень крупно и долго — при участии леденца! — слюнявятся, чмокаются — лолиточка эта очень развязна: лазает им себе под животик — оголённый, впрочем, рукой училки. Училка запирает дверь, лолиточка ложится на парту, юбочку натягивает на грудь, трусиков нет, училка склоняется над ней, смакуя леденец, периодически окунаемый… Величайшая находка режиссёра — училка отнимает голову от лона своей любовницы, а внутренняя часть бёдер (и даже начало ягодиц, где кожа от трусиков самая светленькая и гладкая) покрыта алыми отпечатками помады. (Зрительницы спохватились раздражённо мотать — разные позы и т. п., тьфу!). Остановка (с громким щелчком механизма видака) — крупным планом крупная жопа училки, в которую чуть ли не по локоть погружается рука лолиточки… Неприличнейшие звуки и стоны. Звуки настолько громкие и недвусмысленные (камера даже из стыда даёт общий план издалека), стоны настолько нестерпимо-надрывные… Тут девушки прекратил просмотр. И вовремя — пришла Кирюхина мать — они едва успели спрятать кассету, расшторить окна и зашторить глазки, в которых всё ещё отражались последние кадры…