И этой девушкой должна была быть Рая Василькова.
– Ну что? Хороша девчонка? – неистовствовал Митя Игуткин, – мне бы комсомол поручил, я бы ее из лап не выпустил!
Игорь многое позволял Мите Игуткину. Как в рассказе про трогательную дружбу льва и собачки, которую бросили в клетку к хищнику на съедение, их дружба носила характер странного симбиоза, какой встречается не только у девушек, когда красивая дружит с некрасивой. Митя будучи юношей хлипким, искал в дружбе с мощным красавцем Тетовым не то чтобы вульгарной физической защиты на танцах и по дороге в кино, но ему было интересно и приятно быть рядом с настоящим спортсменом, с мастером спорта СССР, интересно было вникать в его заботы и проблемы, да и вообще, Митя умел, черт побери, гордиться не только собственными достижениями, но и гордиться за друга. А Игорю в Мите нравились его мгновенная реакция удивительно быстрого остроумия, и добротная начитанность истинного филолога. Митя никогда не лез в карман за словом, и рядом с таким мощно-несокрушимым другом как Игорь Тетов мог себе порою позволить в компании и некоторые вольности, вызывавшие неудержимый девчачий смех и бурное негодование иных, задетых за живое юношей, чей гнев и желание расправиться с ловким острословом, сдерживались крепкими бицепсами Игоря Тетова.
– Ну, я бы такую из лап не выпускал, – еще раз повторил Митя Игуткин, заговорщицки подмигивая своему другу, – и ледоруб бы забросил за печку, и занялся бы семьей и деторождением на благо увеличения народонаселения социалистической родины.
– Трепло ты! – не зло прикрикнул на друга Игорь Тетов, но сам про себя подумал, что если когда и придется остановиться в движении на наращивание побед и жениться, то следовало бы сделать эту остановку именно на такой как Рая.
– Красивые женщины, они как вершины, – вспомнил Игорь изречение одного из друзей Алексея Михайловича, старого альпиниста и доцента кафедры марксистско-ленинской философии их института, пропавшего где то в недрах Лубянки осенью тридцать седьмого, – красивые женщины, они как вершины, каждая непокоренная манит к себе, а взойдешь и уже тянет к новой…
Репетируя их номер для спортивного парада, когда Игорю приходилось до десяти и более минут буквально держать Раю на одной руке, преодолевая приличия и собственное смущение, Игорь всё скашивал робкий, но с каждым разом всё более и более смелеющий свой взгляд в вырез её спортивного платьица, в котором трепетно теснились некие выдающиеся субстанции, про которые острослов и ходящий цитатник Митя сказал бы, – вздымающиеся дыханием любви перси младой Афродиты…
А Рая замечала эти скашиваемые вниз к ее вырезу глансы могучего альпиниста.
Замечала и слегка смущаясь, радовалась тому, что парень, который ей сразу очень и очень понравился – тоже не равнодушен к ней.
Начальник парада товарищ Коган сильно волновался.
Волновался и ругался.
– Глядите у меня! Если что, то никому не поздоровится! Шутка ли – сам Сталин с товарищами Молотовым и Ворошиловым на трибуне!
Все началось как и в сотни раз отрепетированных проходах..
Как только затих рокот удаляющихся по брусчатке Васильевского спуска замыкающих военный парад танковых колонн, двинулись и они. Кабы верил в Бога товарищ Коган, так наверное помолился бы своему Иогове. Но товарищ Коган только снял фуражку и нервно вытер платочком пот с ярко-желтой своей лысины.
Когда их грузовик с картонным Эверестом в кузове, проезжал мимо Исторического музея, Игорь принял отрепетированную позу героя, развернул знамя, привязанное за древко к классическому ледорубу и подав Рае руку, принял на себя вес ее лёгонького, но не так чтобы совсем уж бесплотно-невесомого тела. Рая оттянулась на страховке, красиво прогнувшись в талии и почти повисла на крепкой Игоревой руке, ножками своими в тяжелых альпинистских ботинках едва касаясь картонных скал бутафорского Эвереста.
Оркестр гремел все марши Покраса и Дунаевского.
"Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля просыпается с рассветом вся советская страна холодок бежит за ворот, шум на улицах сильней с добрым утром, милый город, сердце Родины моей…" Игорь старался не смотреть в сторону трибун. Он сконцентрировался на балансе.
Ледоруб, надежно заделанный в искусственную скалу, служил ему хорошей опорой.
– Как там тебе висится? – крикнул Игорь Рае, стараясь не скашивать глаз в сторону смелого выреза в ее явно не альпинистском платьице.
– Нормально, – откликнулась Рая.
Когда уже почти что миновали траверс главной трибуны и Игорь уже был виден конец их пути – где раздваиваясь у Лобного места, колонны направлялись либо вниз по Васильевскому спуску, либо сворачивали на улицу Маросейку, грузовичок внезапно дернулся. Что то там чихнуло в моторе и Игорь едва было не упал.