...Огромное сверкающее здание вокзала с надписью "Рязань – 1" медленно наползало спереди: поезд прибыл точно по расписанию, в тот самый момент, когда часы показали пол первого. Вагон последний раз еле качнуло, и он замер. Позади остались Санкт-Петербург, Новгород, Псков, Старая Русса, Москва, слившиеся в один огромный мегаполис.
Над десятком платформ на высоте тридцати метров янтарно отливал металлизированный свод ангара, поэтому снега на отапливаемых платформах совсем не было. Саймон и Джулия тепло попрощались с Адольфом и профессором и обменялись адресами. Николай, третий их попутчик исчез незаметно.
Неожиданно Саймон очутился в медвежьих объятиях и знакомый голос над ухом пророкотал:
— Рад тебя видеть. Наконец-то выбрался из своей берлоги, а то сидишь как бирюк. И как жена с тобой не заскучала? Ты же ее совсем заморил – смотри, какая бледная.
Саймон, наконец, вырвался из тисков рук, едва не задохнувшись в густом ворсе шубы.
— Здравствуй, – ответил он, разглядев, наконец, под мохнатой шапкой довольное лицо старого друга-сокурсника Евгения.
— Здравствуй, Джулия, – поздоровался Евгений с женой Саймона. – Выглядишь просто замечательно. Не удивляйся, – снова обратился он к Саймону, – просто профессор попросил вас встретить. Идемте скорее, стол уже накрыт.
И он повел их к автостоянке, где уже ждал его автомобиль с личным шофером. На ходу они шумно обменивались новостями.
Глава 6
Тирольские пейзажи уже сменились пестрой альпийской Баварией – сейчас поезд подъезжал к границам Баварской Народной Республики.
По сути это государство представляло собой только город Мюнхен и прилегающие окрестности, застроенные по-немецки аккуратными домиками в нарядной черепице. Но таких коттеджей и сэми-хаузов было мало, а вскоре они совсем исчезли.
Поезд неспешно шел по пригороду. По обеим сторонам герметичного стеклотоннеля возвышались высотные жилые дома, зеленели парковые зоны и мелькали авторазвязки. Позади остались заснеженные вершины Альп, и на газонах зеленела поздняя зимняя трава, в которой серыми пятнами мелькали раскормленные муниципальные кролики.
Николай с интересом смотрел в окно, запотевшее изнутри. Сейчас ему почему-то вспомнился последний напутственный разговор в полуподпольном клубе, куда его привел отец Никодим...
— ...Мировой опыт революций показывает, что важна внезапность и опора на массы, – толстый седой профессор-немец Ганс Гота, отдуваясь и брызгая слюной, вещал по ту сторону стола, держась за спинку стула и покачиваясь с пятки на носок и обратно. – Нам непременно нужна армия.
Для пущей убедительности немец стукнул кулаком по столу и обвел всех присутствующих гневным взглядом из-под кустистых бровей.
— Да, и надо не забыть о союзе с УНЕ, – встрял в монолог еще один оратор, сосед Николая, доктор философии Ново-Киевского Университета Остап Пасько.
Его нескладная фигура ссутулилась, отчего пиджак встопорщился и казался мал доктору в длину и узок в плечах.
— Разумеется, – немец недовольно оглянулся на коллегу и с воодушевлением продолжил. – Затем необходимо будет избрать правительство переходного времени и приступить к реорганизации государства и общества на национальных принципах.
Дискуссия разгоралась все сильнее. В перепалку вступали новые "революционеры", и вскоре за общим шумом ничего уже было не разобрать. Николай терпеливо разглядывал всех собравшихся.
— Простите, – не выдержав, он поднялся со своего места в самом дальнем углу комнаты, – но как вы собираетесь заручиться поддержкой масс, и что вы вообще понимаете под массами? Неомарксизм нынче не в моде.
Стало тихо. К Николаю повернулось с дюжину пар глаз, он смотрел только на Готу, поскольку угадал в нем негласного лидера.
— Как это что? – на минуту смешавшийся профессор пошел в наступление. – Я говорю о простом украинском народе. Именно он поможет нам. Средний класс у нас в государстве достаточно силен, на него опирается режим. Пока опирается. А Маркс здесь ни при чем.
— С какой это стати простой украинский народ будет помогать вам? – Николай особенно выделил последнее слово, однако без тени насмешки.
— На что это вы намекаете? – обиделся немец.
— Я не намекаю, а говорю открыто. Все, чем вы занимаетесь, пустые слова. Вы даже не представляете, с какой стороны браться за это дело. Революция не делается в кабачках и на кухнях.
Все возмущенно зашептались. Николай заметил заинтересованный взгляд отца Никодима, и уверенно продолжил:
— Почему вы так убеждены, что украинский народ пойдет за вами, за немцем? Ваша нация сама давно уже не монолитна.
Профессор попытался возразить, но Николай решительно осадил его:
— И кого вы собирались включить в переходное правительство? Уж не себя ли? Или быть может создадите коалицию с радикальными партиями? Никто из вас почти ничего не смыслит в политике, и я готов побиться об заклад, что уже через неделю вы посыплетесь как кегли. Вы не способны переманить армию на свою сторону, потому что не знаете, чего она хочет. И потом, бросьте эти замшелые сказки, – Николай брезгливо скривил губы. – Нет никакой народной массы. Есть сытый средний слой, тоже весьма неоднородный, больше всего нуждающийся в покое. И ему ваша революция будет как кость в горле во время обеда. И не будете вы почивать на лаврах победителей, пока эта масса не получит свой кусок пирога. Опираться нужно только на тонкий слой недовольных. Их очень мало, и слава Богу, потому что революция должна быть не мясницким топором, а скальпелем хирурга. Вы же не будете проводить трепанацию ломом. Это даже не революция, это переворот.
Николай замолчал и обвел взглядом затихших слушателей. Отец Никодим смотрел на него, хитро прищурившись. Пасько хрипло кашлянул, прикрываясь ладонью.
— Значит так, – Николай прошел в центр комнаты и двумя руками оперся о стол, на котором лежала большая карта альпийских гор, – единственный профессиональный политик среди нас это я. Поэтому для начала распределим роли и разработаем программу. Возражения есть?
Все замерли, выжидая. В подвальчике повисла тишина. И вдруг со своего места поднялся старый Ганс Гота, встав по другую сторону стола:
— Давайте начнем, господин Москаленко. Мы все к вашим услугам, – несколько старомодно закончил он и протянул Николаю руку, как бы стирая напрочь все обиды и недовольства.
Отец Никодим улыбнулся...
...Поезд мягко тронулся. Полчаса назад в купе заглянули российские таможенники и, осмотрев скудный багаж, состоявший из одного чемодана и спортивной сумки, быстро ретировались. Николаю даже не пришлось доставать идентификатор. Наконец состав отошел от перрона. До Варшавы оставалось сорок минут.
Все это время Николай провел в воспоминаниях о прошлом: его далекие корни вели в Польшу – страну, ставшую последним оплотом католицизма. Третий в мире по численности славянский народ остался верен в себе, даже после потери независимости. С падением Римского престола Папы утвердились в Варшаве и Лодзи, а нация, не уповая более на политический реванш, воплотила свои мечты о независимости в религию. Папы, формально признавая верховенство Патриаршего престола в Старой Руссе, сотрудничали с ним, но в польском народе идея единения двух ветвей христианства вызывала гнев и протест. Николай уважал эту нацию за стойкость, хотя кто-то назвал бы это упрямством. И ему было больно осознавать, что его родной народ не был способен на подобную гордость и настойчивость в достижении цели. Пусть у поляков не было будущего, но у них было их прошлое, которого они не торопились забывать. А Новая Украина, потеряв территорию, не стремилась спасти и родную историю. Более того, она цинично продавала будущее своих детей.
С вокзала Николай взял такси и назвал адрес. Таксист потеребил ухо и, хмыкнув, заломил цену. в споре выяснилось, что ехать далеко и что "никто дешевле не возьмет". Николай согласился. По дороге водитель разговорился, явно стараясь сгладить первое впечатление о себе. Выяснив, что Николай тоже украинец, он принялся его расспрашивать о последних новостях в Киеве. Под конец таксист даже скинул почти треть суммы, высадив Николая у самого входа в палисадник.