Я слышу, как Беллатрикс и Долохов визжат от смеха. На глаза наворачивается новый поток слез, и я обхватываю себя за голову, качаясь из стороны в сторону, и всхлипываю: мощные, наполненные болью судорожные и прерывистые вздохи, сотрясают все мое существо.
Я чудовище!
— О, это уже слишком! — говорит Беллатрикс, едва сдерживая смех. — Ты и раньше не была красавицей, но, Господи, сейчас ты выглядишь просто отвратительно.
Я ненавижу ее. НЕНАВИЖУ!
— Остафь меня ф покое, ты бессердечная сука! — кричу я.
Некоторое время, я все еще держу руками голову, пытаясь подавить рыдания, и не сразу понимаю, что они прекратили смеяться.
Я поднимаю на них глаза. Они улыбаются.
— Думаешь, ты храбрая? — Спрашивает Люциус, ухмыляясь. — Думаешь, ты сильная? Но я не верю в это. Ты — фальшивка! Я вижу страх и боль, застывшие на твоем отвратительном лице. Как долго ты собираешься продолжать этот фарс?
— Это я — бессердечная сука?! — улыбаясь, вопрошает Беллатрикс, и ее глаза недобро сверкают. — О, поверь мне, я еще даже не начала. Сейчас, девочка моя, ты узнаешь, насколько бессердечной я могу быть.
Она медленно поднимает палочку.
— Круцио!
О, милостивый Боже, это хуже. Это гораздо хуже! Тупая, всепоглощающая и ослепляющая боль. Я сейчас умру…
Боль уходит. Я падаю на бок, тихо поскуливая.
— Не хочешь продолжить, Антонин?
— О, нет, пожалуйста!
Но они не слышат меня. Они слишком увлечены собой.
Низкий голос Долохова прорезал тишину.
— Круцио!
Аааааааааааах, нееееееет! Я не могу выдержать это. Но и боль остановить тоже не могу! Жгучие слезы текут из глаз. Что я наделала? Что я натворила?
Боль уходит. Я не прекращаю дрожать и хныкать, хотя мои отвратительные зубы очень мешают.
Голос Люциуса прорывается сквозь мои рыдания.
— Вы что, лучше всех, и все веселье должно достаться вам?
О, нет, да что с ним такое?
— Круцио!
Нет, НЕТ! Больно, настолько больно, что я едва могу дышать, думать и существовать… непрекращающаяся агония, обжигающая словно огонь; бушующее пламя и острые когти зверя — всё это должно закончиться. Уйти! Дать мне умереть…
— ДАЙ МНЕ УМЕРЕТЬ!
Все заканчивается, стоит мне только прокричать эти слова. Наконец-то, все закончилось.
Я сворачиваюсь клубочком, продолжая дрожать. Дрожь отдается болью во всем теле.
Дыши. Дыши. Я должна дышать. Вдох. Выдох. Медленно. Вдох… Выдох…
Я даже не могу открыть глаз.
Скажи им, Гермиона. Ты долго не протянешь.
Нет! Протяну!
Я должна.
Должна!
— Говорите, мисс Грэйнджер, — голос Люциуса едва доходит до меня. — Скажите нам, и Вы сможете прекратить свои страдания. Решение за Вами.
— Вы и раньше так говорили, — шепчу я. — Но это не закончилось. Это никогда не закончится.
Возникает долгая пауза, во время которой я судорожно пытаюсь восстановить дыхание. Пот течет по моей обнаженной спине.
— Ну, если Вы хотите, мы можем продолжить. — Кажется, Люциус подошел ближе. — Но я не советую Вам провоцировать нас на это. Вы не выглядите достаточно сильной, чтобы перенести пытки.
Я продолжаю лежать на полу. Выплевываю ответ, вкладывая в него всю свою ярость и боль.
— Я не скажу вам ничего, — почти шепчу, но уверена, они слышат. — Я уже сказала достаточно. Я не выдам своих друзей. Я предпочту умереть, вы должны понимать это.
И вновь длинная пауза, и плотная тишина.
Может быть, они остановятся. Поймут, что на этот раз я не заговорю, как бы жестоко они меня ни пытали.
Вдруг я чувствую, как меня заклинанием ставят на ноги, вырывая из призрачного убежища на полу. Холодный и беспощадный воздух касается моего тела. Все трое смотрят на меня, а затем я оказываюсь прижатой к стене позади меня. От удара у меня ощущение, будто мои кости раздроблены, и я вся в синяках. Я пытаюсь отодвинуться от стены, но что-то невидимое удерживает меня.
О, Господи, я же голая!
Но я прижата к стене так, что, как бы ни изворачивалась, они все равно могли видеть всё. Перед ними лысый, зубастый и окровавленный уродец.
— Почему бы тебе не сказать нам? — подает голос Беллатрикс. Улыбка, наконец-то, сошла с ее лица. Думаю, ей не нравится, когда что-то идет не так, как она задумала. — Почему? Это заставляет тебя чувствовать себя сильнее? Могущественнее? Что-то вроде того, как если бы отчасти контролировала ситуацию?
— Полагаю, она делает это для себя, — говорит Люциус, обращаясь к Беллатрикс, но его взгляд не отрывается от моего лица. — Если она продолжает сопротивляться, то может убеждать себя, что она единственная здесь правильная и хорошая. Это помогает ей противостоять нам, несмотря на то, что она точно знает, — когда-нибудь конец наступит.