— Все хорошо, Гермиона.
Делаю глубокий вдох, отгоняя прочь остатки кошмара, а потом слегка отстраняюсь от Рона, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Пальцами провожу по его длинному носу, впалым щекам и порезам и синякам.
— Тебе лучше? — спрашивает он.
Я убираю руки от его лица, чувствуя себя неловко.
— Да, это был всего лишь кошмар, вот и все, — оглядываюсь вокруг, чтобы понять, где я, и понимаю, что я все еще в этой маленькой комнате, но теперь здесь светло. Красный приглушенный свет. И к счастью, кроме нас с Роном, здесь никого нет.
Он ободряюще сжимает мою ладонь, и это настолько в его добродушном стиле, что я не выдерживаю, и начинаю рыдать.
— Что такое? — В его голосе отчетливо слышны панические нотки, — Что случилось?
Я прячу лицо в ладонях.
— Прости меня, Рон.
— За что?
Рыдания становятся сильнее, и я чувствую, как по моим пальцам текут слезы.
— П-прости меня за все, — слова вырываются из меня с рыданиями. — Прости за то, что я п-позволила им себя поймать. Прости за то, что я сдала тебя и Гарри. Прости, что они пытали тебя, чтобы заставить меня говорить. Прости, что отрезала тебе палец…
Я начинаю всхлипывать так сильно, что едва могу говорить. Я прижимаю пальцы к глазам в попытке остановить поток слез, но ничто не может остановить их.
Он убирает мои руки от лица.
— Послушай, — решительно начинает он, — тебе не за что просить прощения. Мой палец в порядке, видишь? — Он отставляет палец и демонстрирует его мне, сгибая и разгибая, и у меня вырывается смешок. — Они применили Империо. Что ты могла сделать? И разве это была твоя идея — пытать меня, чтобы расколоть тебя?
Я слабо качаю головой.
— Вот именно, — он мягко касается моей руки. — И не кори себя за то, что была вынуждена выдать меня и Гарри. Представляю, что им пришлось с тобой сделать, чтобы ты заговорила. Видит Бог, они и меня заставили сказать им достаточно.
Я киваю.
— Он…они рассказали мне, что пытали тебя, чтобы разговорить.
Он кивает в ответ.
— И я смог продержаться не дольше тебя. Я рассказал им…
Он умолкает, и я знаю, что вина мучает его так же, как и меня. Они могли заставить его выдать им необходимую информацию о его семье, Гарри или Ордене.
Я беру его за руку.
— Ты ничего не мог поделать, Рон, — говорю я тихо. — Ни один нормальный человек не в состоянии вытерпеть подобную боль. Я знаю — я испытала это на себе.
Смешно: ты можешь с легкостью переубедить его, но сама-то веришь в то, что говоришь?
Он горько улыбается.
И именно сейчас я понимаю, как он изменился. Я думаю, что это его глаза, но… в них пустота и темнота, которых не было до того, как нас поймали. Будто из них исчез весь задорный блеск, присущий Рону. И теперь он выглядит совсем другим.
Но тогда, я, наверное, тоже уже не та девочка, которой была раньше. Никто из нас уже не будет прежним.
Все еще улыбаясь, он вытирает пальцем мои слезы, и я понимаю, что, возможно, мы не так уж сильно и изменились.
— Кто привел тебя сюда? — спрашиваю я.
— Никто, — отвечает он. — Я очнулся в той комнате, которую они мне отвели, нашел записку вместе с едой, а на ней лежало кольцо, — он поднимает руку, чтобы показать мне, что он носит маленькое серебряное колечко на безымянном пальце. — В записке говорилось, что если я хочу увидеть тебя, мне нужно одеть кольцо, ну, короче, я так и сделал и… видимо, как-то переместился сюда.
Я снова киваю.
— Она была подписана?
Он качает головой, но я и так знаю, кто автор записки. О да, я знаю.
Почему он позволил Рону придти ко мне?
— Они что, держат тебя здесь? — Он обводит взглядом помещение, на его лице легко читается крайняя степень возмущения. — Даже у меня есть собственная комната!
— Не думаю, что я долго здесь пробуду, — в моем голосе сквозит неуверенность. — Сначала у меня тоже была своя комната, но…но Малфой, в общем, он сказал, что хочет какое-то время подержать меня здесь.
По лицу Рона пробегает тень.
— Зачем это?
— Он не сказал, — я нагло вру, но я не хочу, чтобы он знал, что в действительности происходит. Зачем ему, помимо прочего, волноваться еще и за меня?!
И я ненавижу себя за то, что должна лгать лучшему другу, из-за этого чертова Люциуса Малфоя.
— Но я уверена, что ничего такого, — я говорю быстро, потому что его уши краснеют — а это опасный сигнал. — Он сказал, что это ненадолго. Я думаю, он просто хочет запугать меня, запутать, заперев меня здесь в одиночестве. Но тебе не стоит волноваться — для меня это ерунда.
— Ублюдок, — бормочет Рон. — Что он теперь от тебя хочет?