— Какие милые сантименты! Но если так, почему же ты рассказала ему, что с тобой хотел сделать Антонин?
Я на секунду прихожу в замешательство.
— Я просто… — я замолкаю — не знаю что сказать.
Он ухмыляется все шире, убирая руку от моих волос.
— Значит, ты не хотела его расстраивать. Или просто ты начинаешь привязываться ко мне.
— ЗАМОЛЧИТЕ! — Я кричу, поднимаю руку, чтобы залепить пощечину, но он перехватывает ее. Его улыбка исчезает, когда он притягивает меня к себе.
— Ты еще смеешь поднимать на меня руку? — Его лицо перекашивает от гнева. — Я думал, что вчера я преподал тебе хороший урок послушания или хотя бы раскаянья за свои действия.
— Значит, вы ошибались! Неужели вы думаете, я бы стала поступать, как вы хотите, если бы вы меня не вынуждали? А что касается нападения на вас, я рада, что совершила его, слышите? И все о чем я жалею, это что промахнулась и попала в руку вместо шеи…
Он хватает меня за горло и припечатывает к стене. Мои губы растягиваются в жуткой ухмылке, а он смотрит на меня тяжелым взглядом.
— Все ясно. Получается, я действительно потратил свое время впустую. Я знал, что ты не веришь в то, что я заставил тебя сказать, но я надеялся, что ты хотя бы сожалеешь о своих жалких попытках нанести мне вред, либо научилась послушанию. Почему ты не делаешь так, как тебе говорят?
Он несколько секунд смотрит на меня, прежде чем отступает назад, отпуская мое горло. Я отхожу от стены, растирая шею, а он направляет палочку на пол, где появляется поднос с едой: хлеб, кубок с водой и миска супа.
— Я вернусь через полчаса, — резко произносит он. — Судя по всему, нам придется поработать больше, чем я думал. Постарайся закончить свой ужин до моего возвращения.
Он достает маленький ключик из кармана мантии и аппарирует из комнаты.
Ты не должна паниковать. Чтобы он ни придумал, это вряд ли хуже того, что он уже делал с тобой.
Ага, конечно.
Я сажусь на пол около подноса и начинаю есть, большей частью для того, чтобы избавиться от страха, и неохотно ловлю себя на мысли, что наслаждаюсь каждым кусочком.
Глава 10. Борьба за власть
Некоторое время мы стояли молча… мы оба, как кот и мышонок из мультика, понимали, что забрели куда-то, где еще не бывали, но при этом все еще живы и нам очень хочется знать, как долго можно идти по этой дороге, оставаясь живыми. — Чак Паланик, Бойцовский клуб
Не озаряйте, звезды, с вышины
Моих желаний черной глубины. — Уильям Шекспир, Макбет (пер. — С.М.Соловьев)
Нокс!
Я слышу, как кто-то шепчет заклинание, и распахиваю глаза.
Я ведь не могла заснуть, да? Я просто на секунду закрыла глаза!
Света больше нет.
О, только не это!
Я даже не слышала, как он вошел! Его не было так долго, что я уже было начала думать, что он не вернется.
Поспешно встаю на ноги. Вокруг темно — хоть глаз выколи!
Петрификус тоталус!
Чувствую, как все мои мыщцы немеют, и я падаю на спину. Перед глазами взрываются разноцветные огни, но я даже не могу вскрикнуть из-за сведенных челюстей.
Отчаянно пытаюсь пошевелиться, но, кажется, ничто не сможет справиться с этим параличом.
Не могу двигаться.
Ничего не вижу.
Только слышу его низкий смех.
— Простенькое заклинание, а каков эффект! Да?
Ублюдок, ты же знаешь, что я не могу ответить тебе!
Тук
Тук
Тук
Я слышу его приближающиеся шаги. Он останавливается аккурат возле моей головы.
— Ну вот, какой прогресс, — злорадно произносит он. — Как хорошо, что больше не нужно выслушивать твое нытье и терпеть твои попытки доказать мне, какая ты сильная личность. И, конечно же, ты не стоишь с гордо поднятой головой и не смотришь на меня, как на равного.
Он делает паузу, а потом смеется, и от его смеха у меня волосы встают дыбом.
— Теперь ты там, где тебе самое место — на земле у моих ног. Такая беспомощная, и этот восхитительный страх в глазах. О, да, я вижу. Рука славы — прелестная вещичка. Так что не думай, что можешь спрятаться в темноте.
Подол его мантии задевает меня.
— Тьма показывает нам, кто мы есть на самом деле, грязнокровка, — шепчет он. — В темноте ты можешь не скрывать своих истинных желаний.
Он отходит к противоположной стене комнаты.
Тук
Тук
Тук
— Ты в моей власти, — с каким-то извращенным удовлетворением в голосе произносит Люциус. — Ты никогда не могла этого понять. Ты никогда не выказывала ко мне уважения, хотя того требуют различия наших положений, — его голос ожесточается. — Я — единственный, кто может здесь приказывать. Так было всегда. Ты можешь ползать у меня в ногах или лежать, как сейчас, беспомощная и обездвиженная, но ты все еще сопротивляешься, все еще ведешь себя так, будто мы на равных.