— А по-моему, их слишком рано заставили учиться! — заявила герцогиня. — Крошке Альберинхену всего четыре.
— В учебе чем раньше начинаешь, тем лучше, — ответила бабушка, — а если учить как следует, уроки доставляют радость, как игры и спорт.
Альберинхен только сильнее прижался к маме, но он видел, что она не сможет противостоять бабушке, а потому не стал плакать, когда достали учебники и ему пришлось произносить по буквам слова; впрочем, поскольку у него выходило лучше, чем у Эрнеста, он даже испытал от этого некоторое удовольствие.
Пока они занимались чтением, вошла бабушка Закс-Готская (мачеха молодой герцогини), присела и стала слушать, одобрительно кивая головой. Наконец мама сказала, что собирается покататься верхом и потому вынуждена их покинуть.
Личико Альберинхена сморщилось — вот-вот заплачет, но мама крепко прижала его к себе и наградила звонким поцелуем.
— Милый Альберинхен, я тебя еще сегодня увижу. И тебя, мой славный Эрнест.
Дети остались с бабушками. Альберинхена вдруг стало что-то беспокоить, но он не мог сказать, что именно. Может, то, как бабушки смотрели друг на друга?
— Ну-ка, Эрнест, почитай вот отсюда.
По-прежнему надутый Эрнест принялся, запинаясь, выговаривать слова.
— Неужели это правда? — прошептала бабушка Закс-Кобургская, наклоняясь к бабушке Закс-Готской.
— Боюсь, что да, как ни тяжело в этом признаться, — так же шепотом отвечала ей бабушка Закс-Готская.
— Как она могла пойти на такое?
— Боюсь, Эрнест тоже не всегда был…
— Эрнест мужчина… тут совсем другое дело. Но если это правда…
— Я всегда считала, что она легкомысленна.
— Вы бы слышали, как она меня отбрила, когда я сказала, что он еще будет похож на отца.
— Тише. Ребята…
— Они ничего не понимают. Малы еще.
— У маленьких большие уши.
Словно в подтверждение этих ее слов Альберинхен потрогал свои ушки. Обе бабушки ахнули!
— Вот видите!
— Вижу. Альберинхен, мой милый, покажи-ка нам свои рисунки. Я уверена, они нам понравятся.
Он так увлекся показом рисунков, что начисто позабыл о разговоре бабушек, однако позже ему пришлось о нем вспомнить.
Молодая герцогиня переоделась в свою амазонку. «Какое облегчение, — думала она, — вырваться из дворца хоть ненадолго». Она терпеть не могла двух этих старых придир — свекрови и мачехи. Сейчас они, конечно же, перемывают ей косточки. Ну и пусть. Должна же у нее быть хоть какая-то жизнь, иначе тут со скуки умрешь.
Ее брак был неудачным с самого начала. Как она плакала, когда ее, шестнадцатилетнюю, выдали за герцога. Он казался таким старым, а у нее еще не хватало опыта. Разумеется, будь он чуточку нежнее, попытайся он хоть как-то вызвать у нее хотя бы симпатию, все могло бы сложиться иначе. Но, как и его предки, он был грубым, бесчувственным человеком, и только из-за того, что у него появилась жена, он вовсе не собирался отказываться от любовниц; женился же он с единственной целью — получить наследников. Никто не мог отрицать, что в этом отношении она свой долг выполнила: она родила ему Эрнеста, затем Альберта, и мальчиками он был доволен. Она тоже. Она любила их всей душой, но она была слишком молода и слишком любила удовольствия, чтобы дети могли заменить ей все, чего она хотела от жизни. Некоторые женщины, возможно, могли бы удовольствоваться и этим, но только не Луиза. Она ненавидела мужа за его ужасную скупость, и хотя он не упускал случая предаться плотским утехам, его вряд ли можно было назвать весельчаком.
Она старалась быть хорошей женой, но после рождения Эрнеста стала поглядывать по сторонам в поисках возможностей сделать жизнь более привлекательной, и она вскоре нашла то, что искала.
Разумеется, кататься верхом она будет не одна: при ней должен кто-то быть. «Но раз муж живет своей жизнью, — сказала она себе, — почему и мне не жить своей?» И ей вовсе не нужен этот кто-то — его на встречу с возлюбленным не возьмешь.
Вдовствующая герцогиня Закс-Кобургская, оставив малышей другой бабушке, отправилась в апартаменты сына. Она чувствовала себя очень неловко.
— Мне нужно поговорить с тобой, Эрнест, — сказала она, — о вас с Луизой.
Лицо герцога помрачнело.
— Тут есть о чем поговорить, — согласился он.
— Все это так некрасиво.
— Я полагаю, о нас вот-вот заговорят открыто.
— Значит, слухи…
— О ее дурном поведении? По-моему, справедливы. Я установил за ней наблюдение.
— И ты подозреваешь, что ее любовник находится здесь?
Он кивнул.
— Это Шимборский.
— Быть того не может.