Любава молчала. Она и сама так думала.
Впереди опять мелькнул тусклый свет. Едва под крышу зайти успели — сверкнула молния и хлынул дождь стеной.
— Хорошо, — дядьСтас огладил седую щетину. — Все, как надо… Пойдем, Любава. Чай на столе, а кот на печке место тебе охраняет. Небось, натряслась в вагоне, разнервничалась. Пойдем.
И она зашла в просторную комнату с настоящей печкой и самоваром.
«Вернулась…»
Опять этот голос! Ломается и дрожит от радостного волнения. Шепчет в самое ухо, как будто незнакомец совсем рядом.
«Вернулась ко мне».
Любава очень хотела открыть глаза. Попытаться рассмотреть лицо того, кто столько времени тревожил ее грёзы, но нет… никак! Ей оставались только ощущение глупой радости и неверия.
«Хочу тебя видеть, единственная. Запах твой вдохнуть, к груди прижать. Так хочу — сердце немеет…»
Запах? Это кажется странным. Она потянулась вперёд, чтобы коснуться ночного гостя, и пальцы утонули в густой шерсти… Что?!
Любава распахнула глаза.
Под рукой мурчала и жмурилась кошка, требуя чтобы её ещё немного погладили. А, вот откуда про шерсть… приснится же.
Сев на печи, Любава осмотрела комнату. Вчера верямя прошло как в дурмане. Короткое чаепитие, мерный говор дядьСтаса сразу обо всем и ни о чем, настоящая лежанка на печи, где действительно урчала зеленоглазая мурлыка, и сон. Про мех. Любава улыбнулась.
Под сердцем щекотало ощущение чего-то приятного. И комната вся сплошь залита солнечным светом, а за окном негромкий говор… Интересно…
Выбравшись из-под одеяла, Любава неловко слезла с печки. Машинально поправила любимую ночнушку — безразмерную майку с рисунком полевых цветов, подтянула пижамные штаны и попыталась собрать разлохмаченную косу. Но резинка вдруг мистическим образом выпрыгнула из пальцев и улетела к противоположной стене.
— Эй!
Любава бросилась следом. Волосы рассыпались по плечам и лезли в глаза, но открывать чемодан за новой резинкой не хотелось, да и мусорить нельзя!
Любава принялась искать пропажу.
А, вот она где! В рукомойник угодила. Надо же…
За спиной хлопнула дверь.
— Проснулась, Любавушка?
Вот и дядьСтас пришел! Любава цапнула резинку, но ни ответить, ни повернуться не успела.
— Эта, что ли, дочь Данилы и Ярины?
Кожа на спине изошла ледяным жаром. В голове сделалось пусто и звонко, а в груди наоборот — тесно до ломоты.
Голос… это же его голос!
На деревянных ногах Любава обернулась к говорившему.
* — название ж/д станций, деревень и поселений вымышленные.
Глава 3
Большой… Нет, огромный! Макушкой чуть-чуть до потока не достает, а фигура — богатырская прямо. Настоящий медведь!
Взгляд жадно скользил по четкому развороту плеч и широкой грудной клетке. Ласкал крепкую шею и небрежно сунутые в карманы штанов руки. Бежал то по торсу, то обратно к лицу, подмечая каждую черточку. Борода есть. Короткая такая, аккуратная. Густая очень. И волосы густые. Темно-русые вихры встрепаны и торчат острыми пиками, липнут к умному лбу, на котором залегла глубокая морщина. А из-под нахмуренных бровей сверкают янтарные глаза. Насквозь душу прожигают, вплетая в безликие сны образ медведя на двух ногах. Хмурого такого. С поджатыми губами и желваками на высоких скулах. О, боги…
— Точно она?
Глубокий баритон срезонировал по нервам тягучей волной дрожи. Любава бесполезно пыталась вытолкнуть из себя хоть слово, но могла лишь смотреть на неожиданного гостя, чувствуя, как пол под ногами медленно превращается в трясину, а сердце ворочается тяжело и остро, распирая грудную клетку до сбитого дыхания.
Почему он хмурится? И обращается не к ней, а к дядьСтасу, словно онемевшая от неожиданности девушка — часть повседневного интерьера.
Ее не рады видеть, наверное… Внезапное мысль ужалила гадюкой, разгоняя внутри яд сомнения.
Конечно, не рады! Навязалась тут. Приехала вся такая «дамочка столичная», еще и время отнимает. Только вроде этого мужика никто в дом не приглашал… что он тут делает вообще?! Внезапная злость вернула дар речи:
— Точно она, — передразнила, ругая себя за внезапно охрипший голос. — А вы точно кто?
Широкие брови мужика медленно поползли вверх.
— Я уж думал, блаженная у них девка уродилась, — осмотрел хищно. — А ты пищать, оказывается, умеешь.
Любава так и поперхнулась. Ну… Хам! Быдло самое обыкновенное!