А вот внедорожники остались…
Как и вооружённые люди, окружившие посольство.
— Бессовестные, — презрительно фыркнула я в их сторону, прежде чем зайти внутрь здания.
Несмотря на ночное время суток, служащие носились по коридорам, словно происходило какое-то важное событие, не терпящее отлагательств.
— Что происходит? — поинтересовалась, встретив на лестнице одного из секретарей-стажёров.
Молодой человек в строгом костюме коротко кивнул в знак приветствия и… не ответил, виновато отвёл взгляд.
Неудивительно, что на второй этаж я понеслась, как шквальный ветер.
— Папа! — позвала, приблизившись к приоткрытой двери кабинета родителя. — Папа!
Там горел свет. Царил бумажный беспорядок. Кто-то разбросал все документы по комнате. Безлюдной. Балкон тоже был приоткрыт. Сквозняк подкидывал бумаги, придавая отсутствию хозяина особую пустоту, отражающуюся в моём сердце тихой тоской. На кожаном диванчике справа возвышалось несколько не до конца запакованных коробок. Дипломата родителя нигде не было видно. Как и телефона или других личных вещей.
— Госпожа Аида, — донеслось тихое и робкое за моей спиной.
Я обернулась. Невысокая шатенка — референт моего отца, ласково улыбнулась мне.
— Папы нет? — спросила, хотя ответ и без того был известен.
И снова этот взгляд…
Виноватый. В сторону. Куда угодно, но не на меня.
— Мне нужно с ним связаться! Вы знаете, где он? Это очень срочно! — в порыве эмоций схватила её за руку.
Она позволила. Отодвигаться не стала. Наоборот. Положила другую ладонь поверх моей. Крепко сжала.
— Госпожа Аида, ваш отец… — так и не посмотрела на меня. — Он… — секундная пауза. — Его застрелили. В двух кварталах отсюда. Сразу после того, как он покинул посольство.
Саквояж выпал из моих рук. Колени подкосились.
— Как это? — произнесла, саму себя не слыша, слишком громко заколотилось сердце, отражаясь в разуме громогласным набатом. — Нет, вы что-то путаете, — помотала головой в отрицании. — Этого не может быть. Я совсем недавно с ним разговаривала. С ним всё в порядке было. Нет. Это не он. Нет. Его с кем-то перепутали, — продолжала отрицать.
Повторяла одно и то же. Как зациклило. Даже после того, как женщина провела меня внутрь, усадила на диван, протянула стакан воды. Его я выронила.
— Нет. Папа… Он скоро вернётся. Он… Он жив! Он… его не могут застрелить, — не хотела и не собиралась верить я. — Он же посол! Уважаемый человек! Они не могут! Нельзя! Он…
— Тише, девочка, — жалостливо обронила собеседница, крепко прижимая к себе, укачивая, как маленькую, не позволяя вырваться.
А бежать отсюда очень хотелось. Туда, где обязательно должен быть мой папа. Живой. И невредимый. Ведь если это не так, тогда… А как же я? Как я без него? Нет. Ни за что. Так не может быть. Так неправильно! Он должен жить. Ведь...
— Дочь посла!!! — донеслось грозное и суровое, с улицы. — Я знаю, ты там. Ты меня слышишь, Аида?!
Голос был незнакомым. Но от этого тембра внутри будто врождённым рефлексом незримая струна натянулась, вынуждая перестать горбиться и расправить плечи. Я аккуратно отстранилась от референта отца, поднялась на ноги, вышла наружу. Незнакомцы, приехавшие на внедорожниках, никуда не делись. Их численность лишь увеличилась. А напротив балкона, где я остановилась, диагональю перегораживал дорогу ярко-синий спорткар, у капота которого стоял рослый темноволосый мужчина в самых обычных джинсах и белой футболке. Черты лица — резкие, грубые, волевые. С таким и знакомиться не надо — сразу понятно, не сахарный, сломает, не составит никакого труда. Губы сжались в тонкую линию, стоило их обладателю увидеть меня.
— Наконец, набралась смелости и перестала бегать, госпожа Аида? — ухмыльнулся издевательски… подозреваю, Амир аль-Алаби. — Или сама не поняла, как я загнал свою добычу в угол? — добавил всё так же издевательски.
Излучаемая им самоуверенность и превосходство постепенно разрушали ту нить, что позволяла мне стоять ровно. Нет. Не страшно. Но что-то внутри меня всё-таки ломалось. Вместе с его продолжением:
— Ну же, дочь посла, не стой там столбом. Некрасиво. Спускайся. Поздоровайся, как положено. Или ты совсем не хочешь ещё хоть раз увидеть своего отца? Разве он не воспитывал тебя достойно? И ты не знаешь, что такое вежливость и почтение…
Дёрнулась. Скорее инстинктивно, нежели осознанно. Да, к выходу. Но чужая твёрдая ладонь легла мне на плечо, остановила от необдуманных поступков.
— Он лжёт, девочка. Не поддавайся, — тихонько произнесла помощница моего отца. — Выйдешь, и мы не сможем тебя защитить. Там, за забором — их порядки и закон. Такие, как им удобно. Мы ничего не сможем сделать.