...Тем больнее и страшнее читать издания, «подписанные в печать» после мая 1958 года. Из всех материалов убраны фамилии Стрельцова, Татушина, Огонькова. Составы публикуются так: восемь человек, а потом «и другие». В описании матчей та восьмёрка называется, а опальные граждане именуются по амплуа: «центральный нападающий», «правый крайний». Смотрится бестолково, неуклюже, однако это полбеды.
В упоминавшейся книге «Год олимпийский. 1956» перечислены все олимпийские чемпионы Мельбурна. Призёры также не забыты. Доходим до футболистов. И что же: из восемнадцати обладателей «золота» красивым шрифтом пропечатаны пятнадцать. Стрельцова, Огонькова и Татушина в списке нет.
Как это назвать? Как можно фактически лишить звания олимпийского чемпиона? Ведь «бывших» победителей Игр не бывает. Это чемпионы мира, Европы, Америки и т. д. могут получить приставку «экс». Олимпионик вне времени и вне политических систем.
Причём свершится такое в той же стране, что приветствовала любимых спортсменов полтора года назад. Хотя почему «та страна»? Кромсавшие историю люди представляли только себя. А тех, кто входил в вагон где-то в Сибири со всякой вкусной всячиной, всё одно намного больше.
Глава 5
СТО ДНЕЙ И ДРУГИЕ ПОДВИГИ
В жизни так тесно переплетены радость и беда, победа и поражение, взлёт и падение, смех и слёзы, — что одно от другого безболезненно отделить нельзя. Слишком всё переплелось, срослось, чтобы представить себе или полное, безмятежное счастье, или беспросветное, глубокое горе. Люди и сами не замечают, как у них в течение суток меняется оценка происходящего вокруг.
Однако, рассказывая о 1957 годе применительно к Стрельцову, невозможно, на мой взгляд, совместить в одной главе известные нам диалектические противоположности. По той причине хотя бы, что действовали два субъекта — и в разных направлениях. Один, футболист, почти каждым выступлением приводил народ в восторг, другой... А как его, другого, именовать? Может, вернее сказать — другие? Ведь так до конца непонятно, кому нужна была травля превосходного игрока, истинно народного любимца. И, наверное, главные вопросы здесь: «зачем?», «почему?» и, конечно, «за что?». За что столь неадекватная оценка ударной, несомненно, работы в стране, провозгласившей доблестный труд главной ценностью? И почему критики будут до такой степени жестоки, глумливы, необузданны, безжалостны? Ну и попросту: зачем это всё? Кому легче-то стало летом 1958-го?
Как видим, такие тяжёлые, «чугунные» вопросы тянут нас вниз, не дают вернуться к взлёту Стрельцова, о котором шла речь в третьей главе. И который продолжался. Поэтому сначала мы полюбуемся теми уникальными, выдающимися достижениями форварда в постолимпийском году, а в следующей главе вернёмся, по мере возможности, к тому же временному отрезку уже в связи со странной, неумной и неблагодарной реакцией загадочных могущественных сил на те подвиги.