— Это ваш братишка приехал из Бергена?
— Да, — ответил Джон, — но не следует забывать, что он уже окончил консерваторию в Лейпциге и давал самостоятельные концерты!
— Вот как! — удивился знакомый и отошел.
— Зачем ты сказал «концерты»? — упрекнул брата Эдвард. — Ведь я дал в Бергене только один концерт!
— Молчи, пожалуйста! — рассердился Джон. — Позволь хоть мне подумать о твоей пользе! Вообще, я должен заняться тобой!
Лишь в начале седьмого Джон отпустил Эдварда, наказав ему пораньше вернуться домой, а сам уехал куда-то. Эдвард еще немного прошелся по городу. Незаметно для себя он забрел на незнакомую улицу. При свете заходящего солнца она показалась ему красивой. Это был тихий уголок, притаившийся среди городского водоворота. Ни одного магазина, только невысокие жилые дома, стоящие в глубине палисадников. Деревья росли по обеим сторонам улицы. Воздух здесь был гораздо чище, чем в центре города, и небо казалось выше.
У одного из домов стоял небольшой белый памятник, изображающий женщину, склоненную над урной. Палисадника здесь не было, зато перед домом густо разрослись деревья, и ветви заглядывали прямо в окна. Август только начинался, окна были открыты.
Григ остановился у памятника. Закатное освещение придавало всей улице необычный вид. Все словно замерло в очарованной неподвижности и тишине. Редкие прохожие не нарушали этого покоя и не мешали Григу любоваться тихим местом и красками заката.
Но спокойное течение его мыслей было внезапно прервано.
Из-за памятника показалась молодая девушка с книжкой в руках. Она читала на ходу и была вся погружена в чтение. Сумочка висела у нее на левой руке. Девушка двигалась очень медленно. Перед тем как перевернуть страницу, она подняла задумчивые глаза, в которых еще отражалось впечатление от прочитанного — серьезная, глубокая мысль. Но она не опустила глаз, ее взгляд задержался на Эдварде. Она слегка сдвинула брови, словно припоминая что-то, потом ее взгляд прояснился, сделался мягким, почти ласковым, а губы чуть тронулись в улыбке.
Девушка прошла дальше. Неторопливо, но уже не читая, она подошла к дому, на мгновение оглянулась и скрылась за деревьями.
Эдвард постоял еще некоторое время у памятника. Обычно девушки смотрели на Джона; все женщины замечали его и улыбались ему. Эдварду они никогда не показывали особенного расположения. Подруги старших сестер обращались с ним, как с ребенком, а ровесницы или те, кто младше, не замечали его и опять-таки интересовались Джоном. И со времен Гильды Сорен, то есть после школы, Эдвард чуждался девушек. С некоторыми из них он был знаком в Лейпциге, но это даже нельзя было назвать знакомством: ни у одной из них он не бывал.
Сумерки сгущались. И там, где росли деревья, стало темно. Медвяный запах разлился в воздухе. В доме зажглись огни…
Когда он вернулся на центральную площадь, где они обедали с Джоном (отсюда легче было найти квартиру брата), и городской шум снова хлынул ему в уши, он вспомнил, что так и не прочитал на дощечке названия той улицы…
Джона, конечно, не было дома. Он веселился в гостях. Эдвард прошел мимо зеркала и мельком взглянул на себя. Вообще-то он походил на Джона: волосы, лоб, даже склад губ… Но сходство — это еще ничего не значит…
Вздохнув, он сел за рояль. Взял несколько аккордов. И его охватила жажда музыки и одиночества. Он не узнавал комнаты, в которой провел полдня. Все вокруг изменилось, и сам он стал другим.
То, что он играл теперь, можно было назвать «Песней о первой встрече». Он смутно представлял себе, что со временем это и будет песней для голоса. Теперь же он только импровизировал и не нуждался в словах. С глубокой отрадой он вслушивался в каждый звук этих медленных напевов, которые наплывали друг на друга, как широкие волны. Впервые после многих месяцев в его мелодиях появилось полное, глубокое дыхание.
Это была новая веха в его жизни, новая музыка, в которой он сумел выразить самое трудное: полноту единственного мгновения, короткого, но неисчерпаемого, как вечность. Ему удалось передать радостное изумление перед чудом жизни. И он с благодарностью подумал о своей матери, которая предсказала ему этот час.
Вернувшийся в первом часу Джон еще застал его у рояля. К счастью, Джон вскоре улегся спать. Он изрядно покутил с приятелями.
Но в следующие дни он не забывал о своих обязанностях перед младшим братом и в свободное время внушал ему, как следует держать себя в обществе.
— Я вижу, ты еще больше одичал за последнее время! — говорил он. — Неужели четыре года в таком городе, как Лейпциг, ничему тебя не научили?