Ни о чем нельзя было думать этой ночью, потому что время, превратившееся в сплошное ожидание, не вмещает никаких дум. Но он мог бы написать интермеццо — промежуточную страницу между двумя пьесами или частями сонаты, вставку, которая прерывает плавное течение рассказа, нечто вроде остановки на пути…
Но путь продолжается…
— О-ле! — раздается звонкий голос Нины.
Это чисто норвежское приветствие.
Она бежит навстречу.
— Ты уже здесь! А ночи все-таки ужасно длинные! Все нет и нет солнца! Но теперь хорошо. Только свежо очень…
— Вот тебе моя куртка. Согрейся.
— А ты?
— И я…
Так они медленно идут по тропинке, ведущей к морю.
— Ты не сердишься на Вильму? — спрашивает она.
— Нет.
— Но ты, наверно, удивился?
— Я все время не перестаю удивляться!
Сильный ветер бьет прямо в лицо. Море вздувается и темнеет.
— Но этот романс… — Нина останавливается и прикладывает ладони к пылающим щекам. — Ты знаешь, я с первого раза все в нем поняла. Мне кажется, я сама его написала!
— Никто не споет его так, как ты!
— Потому что никто не почувствует… Нет, ты делаешь со мной чудеса!
Ручей бежит по траве. Нина, смеясь, отступает.
— Какой быстрый! Должно быть, стремится к морю. Добежит ли?
— Ведь море близко!
— Нет, это только кажется… Ах, Эдвард! Сядем здесь на скамью. Твоя куртка такая теплая! Вот так… И отчего это все время звонят в колокола?
— Сегодня воскресенье.
— Ах да, сегодня воскресенье! Праздник… Скажи, это нам не снится: это утро и все, что с нами происходит?
— Нет. Но я не знаю…
В его глазах появляется беспокойное выражение. Он прислушивается к звону. Да, это не только колокола… Может быть, снится…
Она натягивает на себя сползающий конец куртки.
— Я не могу объяснить, — говорит она тихо. — До сих пор в моей жизни все было как будто ненастоящее… И я могла не беспокоиться, если и была несовершенна… А сейчас я вижу перед собой жизнь, и она требует от меня так много, что я боюсь. Ведь счастье — это уже не мечта; это надо заслужить!
— Не говори так! Чем же я заслужил это?
— Ты… — Она замолкает и прячет голову на его груди. Но, и закрыв глаза, она видит перед собой жизнь, которая отныне требует совершенства. — Я все время говорю пустяки, оттого что хочу сказать слишком много. Но ты должен простить меня… И за эти прошедшие месяцы, когда ты страдал по моей вине. Это не отомстит за себя когда-нибудь в будущем?
— Ах, что ты говоришь! Простить — тебя?
Через несколько минут она сбрасывает с себя куртку и выпрямляется. Ее лицо немного побледнело: солнце зашло за тучу, и все освещение изменилось.
— Тебе уже не холодно? — спрашивает он робко. — Ты не обиделась на меня?
— За что? За то, что ты только теперь догадался меня поцеловать?
Она смеется и вдруг становится серьезной.
— Я думаю о том, что с нами будет в такое же утро через сорок… нет, через пятьдесят лет, когда мы отпразднуем нашу золотую свадьбу!
— Что?
— Будем считать с сегодняшнего дня, хорошо?
— О Нина!
— И вот наступает такое же утро… через пятьдесят лет. Разве так не бывает?
— Это так далеко…
— Невообразимо! Но ты подумай! Теперь нам вместе сорок лет. А тогда будет сто сорок! Тебе не страшно?
— Нет.
— Почему ты улыбаешься? Ты не веришь в это? Да, это так далеко. Но даже то, что сейчас, кажется мне сном, — это утро и то, что мы сейчас вдвоем…
Он понимает ее. Поверить невозможно. Страдание реально. И ожидание чуда реально. Но счастье, которое пришло и сверкает вдали серебряным морем и звенит в воздухе колокольным звоном, счастье, которое рядом, которое смотрит из больших испуганных глаз, непостижимо и нереально. Это действительно похоже на сон.
Не только колокол звучит. Хор кузнечиков в траве — точно маленький оркестр, играющий под сурдинку, и это сливается с журчанием ручья. И, как в детстве, в лучшие дни, слышится, как в воздухе дрожат невидимые струны.
…Они идут по тропинке, держась за руки. Уже попадаются прохожие. Пожилая пара идет им навстречу. Женщина смотрит на них во все глаза.
— Совсем дети! — слышат они за собой ее голос.
Тропинка становится узкой. Эдвард поднимает Нину и через несколько шагов осторожно ставит на землю. Она стоит на высоте, разрумянившаяся и вся освещенная солнцем.
Море открывается, обдает их свежестью.