может знать о вас все что угодно? Если вы считаете, что вам нечего скрывать, то
вы ничего не стоите. Каким бы святошей вы ни были - все ваши благородные
черты только бутафория и декорации, вырезанные из картона, если в вашей
жизни не было ни секунды страха или подлости. Если в вашей жизни не было ни
одной ошибки, вам будет нечего исправлять. Вы не пророните ни слова, стоя
посреди пустой комнаты.
Время течет медленно, Эдди, и перед тем, как взять со стола телефон и
прочесть сообщение, ты успеваешь десять раз подумать, стоит ли это делать.
Время течет медленно - ты успеваешь десять раз подумать и все-таки один раз
сделать это.
"На мосту. 01:27"
На твоих часах 01:14. Почему-то, когда о тебе знают все уже в третий раз за
день, это вызывает бессонницу. В двух кварталах отсюда действительно был
мост, единственный мост в округе. Иногда с него прыгали люди, находящие на то
причины. Иногда кто-то из них выживал. Эдвард решил пойти - может, просто
посмотреть издалека. Хотя бы посмотреть издалека действительно стоило.
Боль не дает вам сил. Если мы действительно говорим о боли. Она как рой
пчел у вас в голове, который мешает сосредоточиться хотя бы на секунду. Боль
помогает, оставшись в прошлом, как воспоминание. Во всех религиях мира
многие понятия можно заменить на "я" или "мне" - наталкивает на мысль о том,
что, большей частью, все они основаны на стремлении человека познать свою
природу, свою суть. Истекаете ли вы кровью, чувствуете ли, что на душе тяжело -
вы можете сказать "мне больно". Пожалуй, любую религию можно заменить на
одно только "я", сорвавшееся с уст верующего. Мы не знаем, кто мы. Как кошка
перед зеркалом. Вы не думали о том, что кошки, живущие с людьми, могут считать
себя подобными своим хозяевам? Существует множество случаев, когда дети
вырастали среди диких животных и считали себя зверьми. Человеческий ребенок
не мог отделить осознание себя от окружающей обстановки. Думаете, кошка
может? Мы не знаем кто мы, мы можем только верить, мы - кошки перед
зеркалом, не понимающие очевидного, не видящие дальше своего носа.
Когда Эдди бежал по пустой ночной улице, сжимая до боли в пальцах
телефон, он не понимал, зачем он это делает. Чтобы решиться на такое, нужно и
вправду не знать, кто ты сам. Стук подошв о ровный асфальт были громкими, но
его дыхание было громче. Через пару сотен метров, когда он выбился из сил,
оперевшись о грязную кирпичную стену, он слышал только свои легкие, шумящие
как кузнечные меха. Будто внутри был целый цех, работающий помимо его воли.
Эдварду казалось, что невыносимый шум его жадного дыхания, обжигает
тыльные стороны кистей рук и часть кирпичной стены. Отдышавшись, он побрел в
сторону моста, разглядывая по пути перекрестные улицы и пытаясь высмотреть
то там, то здесь одинокую фигурку случайного ночного прохожего. Эдвард не
знал, станет ли ему легче, если он обнаружит, что в столь поздний час судьба
вышвырнула на улицу не только его. В любом случае - улицы были пусты.
Эдди, по телевизору сказали, что гениальность - это вирус. Сказали, что
всем величайшим открытиям человечество обязано шизофреникам. По
телевизору сказали, что норма ведет к вырождению - сказали и продолжили
рутинный выпуск новостей. Ты тащишься ночью к мосту и чувствуешь себя
немного ненормальным. Ты чувствуешь себя конченым психом, потому что тебе
двадцать три, ты взломщик, и ты шагаешь по мосту. Об этом совсем не стоит
думать, если продолжительность жизни представителя твоего вида в среднем
составляет пятьдесят лет. Если ты не псих - об этом действительно НЕ СТОИТ
ДУМАТЬ.
На мосту, закутавшись в лохмотья и сидя на бордюре, спал бродяга.