— Хотелось бы верить, — улыбнулся он и, кивнув, вскочил на лошадь.
И ускакал, держа за поводья кобылку Оливии. Миранда смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду. И продолжала еще долго вглядываться в даль.
Уже поздно вечером Миранда зашла в кабинет к отцу. Тот сидел, склонившись над рукописью и не замечая, как воск со свечи капает на стол.
— Папа, сколько раз я тебе говорила, что так и до пожара недалеко?
Миранда вздохнула и поправила свечу в подсвечнике.
— Что? О Господи!..
— И тебе нужна не одна свеча. В комнате слишком темно для чтения.
— Разве? Я не заметил. — Он рассеянно заморгал и, сощурившись, посмотрел на дочь: — А тебе не пора спать?
— Няня сказала, что сегодня я могу лечь на полчаса позже.
— Да? Ну, раз она так считает…
Он снова сгорбился над рукописью.
— Папа!
Он вздохнул:
— Что, Миранда?
— У тебя найдется лишняя тетрадь? Такая, к примеру, в которой ты записываешь переводы?
— Кажется, есть. — Он открыл нижний ящик письменного стола и порылся там. — Вот. Но зачем тебе? Что ты будешь туда заносить? Учти, это тетрадь не дешевая, с очень хорошей бумагой.
— Я собираюсь вести дневник.
— Да? Что ж, достойное занятие.
Он протянул дочери тетрадь.
Миранда просияла от отцовской похвалы.
— Спасибо. Я скажу тебе, когда испишу эту и мне понадобится другая.
— Хорошо-хорошо. Спокойной ночи, милая.
Он снова углубился в свои бумаги.
Миранда прижала тетрадь к груди и побежала по лестнице наверх, в спальню. Достав чернильницу и перо, она раскрыла тетрадь на первой странице. Сначала внесла туда дату, потом, поразмыслив, написала одно-единственное предложение. Больше ничего и не требовалось.
2 марта 1810 года
Сегодня я влюбилась.
Глава 1
Найджел Бевелсток, известный всем друзьям как Тернер, обладал разносторонними знаниями. Он читал на латыни и на греческом. Умел обольстить женщину французской и итальянской речью. Поражал движущуюся цель, сидя на скачущей лошади. И твердо знал, сколько может выпить, чтобы не опьянеть. К тому же умел драться и фехтовать, да при этом цитировать Шекспира или Джона Донна.
Короче говоря, он обладал всеми качествами, которые положены джентльмену. И, по общему мнению, преуспел на всех поприщах. Люди прислушивались к нему. И в большинстве своем — уважали.
Но ничто — ни один эпизод в его блестящей жизни — не подготовило его к тому, что происходило сейчас. И никогда он не ощущал такой тяжести от устремленных на него глаз, когда сделал шаг вперед и бросил горсть земли на гроб жены.
«Мне очень жаль» — положено говорить в подобных случаях.
Но возможно, Бог покарает его, потому что в глубине души ему вовсе не было жаль ее.
Ах, Летиция… Ему есть за что ее «поблагодарить»!..
С чего начать? Конечно, с его репутации. Лишь дьяволу известно, сколько людей знали о том, что она наставляла ему рога.
И не один раз.
Из-за нее он перестал верить в людей. Тернер всегда считал, что если относиться к другим с уважением, то вправе ожидать такого же отношения к себе.
И душу свою он тоже потерял.
Потому что когда он, сцепив руки за спиной, слушал священника, предающего тело Летиции земле, то не мог отделаться от мысли, что происходит то, чего он желал. А желал он, чтобы ее не было.
И он не хочет… и не будет скорбеть о ней.
— Как жалко! — прошептал кто-то сзади.
Тернер стиснул зубы. Никакой жалости он не испытывал. Это просто какой-то фарс. И теперь целый год он будет носить траур по женщине, которая стала его женой, будучи беременной от другого мужчины. Она околдовала его, одурачила до такой степени, что он не мог думать ни о чем, кроме одного — как сделать ее своей. Она говорила, что любит его, она улыбалась ему с чарующей искренностью, и в конце концов он признался ей в любви.
Она стала его мечтой.
А потом — кошмаром.
Она не доносила ребенка. Ребенка, который ускорил их свадьбу. Отцом ребенка был какой-то итальянский граф. Во всяком случае, она так говорила. Этот итальянец либо был женат, либо просто не подходил ей. А может, и то и другое. Тернер был готов простить ее — ведь все совершают в жизни ошибки. Разве он сам не хотел соблазнить ее еще до первой брачной ночи?
Но Летиции не нужна была его любовь. Он понятия не имел, что, черт возьми, она хотела. Власти, наверное.
Пьянящее чувство своей власти над мужчиной, который подпал под ее чары. Неужели, это так? А может, она испытывала облегчение, потому что, когда они поженились, она была на третьем месяце беременности и времени на раздумье у нее просто не оставалось.